– Н-не надо мне никакой зарплаты! – я отступила на шаг, чуть ли не упала, но вовремя ухватилась за один из стульев. Если с таким выражением на лице мне будут предлагать бессмертие, то я не только откажусь, но и свою жизнь на откуп дам! Куда уж тут деньги? Всю жизнь без них прожила и дальше как-нибудь обойдусь.
– Мне нужен сын, – ледяным тоном, каким умел только он, произнес Воскресенский. – И ты мне его родишь.
Я оторопела. Сильнее ухватилась за табурет.
– В смысле? – скорее пропищала, чем сказала, я.
– В прямом, – он оскалился. – Надеюсь, мне не придется посвящать тебя по вопросу, откуда берутся дети?
Конечно, потому что вам интереснее, как дети делаются. Вот вы не только просвятите, но и с радостью на практике покажите!
– Мы так не договаривались! – я просто в шоке. Я не хочу. Я не…
– Договоримся, – спокойно сказал.
И я знаю, что у меня в итоге не останется выхода, но я не могу не так быстро сдаться:
– Нет! Я ни за что не стану этого делать! Так неправильно, неправильно.
Он легко поднялся со стула, не отрывая взгляда от меня, сделал шаг ко мне, и я, завороженная, не сумела отступить.
– А что правильно, мышка? Ты знаешь? – я ощущаю дыхание на своем лице, шее, ниже. Дрожу всем телом, но не могу совершить ни единого движения. – Ты меня выводишь из себя, мышка, а я держу тебя рядом. Знаешь, почему?
Я промолчала, а он и не ждал ответа – продолжил:
– Скоро узнаешь. А завтра мы подпишем еще один контракт, мышонок, – его длинные пальцы слегка проводят по ключицам, скользят в вырез блузки, вызывая мурашки и жар по всему телу.
Контракт?! Для него все так легко – поставил подпись на каких-то бумагах и дело решено. А как же моя душа? Ее боль не заглушит его подпись, никакая юридическая сила документов и деньги.
– И завтра же приступим к… – Воскресенский ухмыльнулся, – к его исполнению.
Меня снова трясет. Я бессильна перед его прикосновениями к груди, к шее. И когда его губы скользят по подбородку и щеке, я вообще чуть ли не падаю – ноги не держат, стали будто ватными, а тело, которое уже один раз познало возможности Дмитрия Сергеевича, пылает, требуя его. Того, кто мной играется.
– Мне нравится твоя реакция, мышка, – я слышу его порывыстое дыхание рядом с моим ушком. – Хочешь почувствовать, насколько?
И Дмитрий Сергеевич делает одну возмутительнейшую вещь – берет мою дрожащую ладонь, поглаживает запястье и медленно кладет на свою ширинку.