В лагере Гектора был я,
в лагере Одиссея ли —
какая разница.
Нет у Харона родины – и он демократ.
Кроме того, я не сражался вовсе:
я только трубу настраивал
и звуком её
людей, гремящих оружием, в сечу бросал.
Чем игра моя была вдохновеннее,
тем больше трупов ложилось вокруг.
От крови меня мутило,
но разве я мог искусство предать
и ритму, во мне вздымавшемуся,
изменить?
Покуда – от горя, думаю, или от ярости,
навряд ли из гордости, —
не похвалился я,
что смертная и смертельная моя музыка
трубы всех богов превосходит.
Услышал меня Тритон, —
сам морской и труба у него морская, – взъярился:
зависть богами движет.
И утопил меня.
Даже радости состязания он не́ дал мне,
даже радости поражения.
Потому-то я благословляю Марсия.
Он пришёл состязаться – и проиграл.
Флейту его
победил Аполлон не лирой,
но хитростью:
хитрость богами движет.
Бог повесил его
и кожу с него содрал.
Но, по крайней мере, ему было дано состязание.