– Солдат, вставай! – Коля слегка ткнул его своей суковатой палкой в бедро. – Вставай-вставай! Солнце! Голова будет болеть!
Краснов поднялся на ноги. Почти три дня, часть субботы, воскресенье и понедельник он провел на хуторе у маминого брата дяди Федора, тоже экс-вояки, но, в отличие от племяша, подполковника, военного пенсионера – у того свое хозяйство километрах в сорока от города. Время провели неплохо: в субботу пришлось потрудиться на колке дров, но потом была банька под холодное пивко домашнего приготовления. Еще затемно, до утренней зари, отправились на рыбалку. А когда вернулись с неплохим уловом (ведро мерных, с ладонь, карасей), сели за накрытый стол: выпивали, закусывали, разговаривали «за жизнь»…
Дмитрий едва вырвался от дяди Федора, пообещав приехать на следующие выходные. Когда добрался до дому, – около полудня – здесь никого уже не было, кроме Коли-Николаши. Мать ушла на работу до вечера, отчим еще в прошлый четверг уехал с напарником в рейс – он дальнобойщик – и покамест не вернулся. Ну что ж: съел тарелку холодного борща и кусок вареной говядины, покурил, взял наугад книжку из библиотеки отчима. Раньше, в юности, Дмитрий, бывало, зачитывался книгами про войну, про спецназ, про разведчиков, даже отечественными боевиками не брезговал. Любил также смотреть фильмы про Великую Отечественную. Особенно те, преимущественно старые, советские киноленты, где было много батальных сцен и где довольно основательно – как он тогда думал – был реконструирован военный быт и показывали много всякого разного оружия и военной техники того времени…
Ему хватило двух-трех страниц, чтобы понять, что эта тема – тема войны – в ы ш л а из него.
Он, Краснов, пережил, переварил, исторг ее, изблевал, пресытившись и «военным бытом» и той частью своего прежнего армейского бытия, в отношении которого власть отказывается произносить слово «война», но соглашается – жульничая, лицемеря, воруя, обсчитывая, мухлюя по-всякому – все ж выплачивать «боевые»…
Отложил книгу; ящик тоже смотреть не хотелось – квартируя у Маринки, насмотрелся всякой хрени. В доме на тихой окраинной улице Вагонной, даром что он здесь вырос, Дмитрий все еще не мог себе найти подходящего угла. После возвращения все казалось ему тут чужим, как будто он здесь «из милости», как этот бедолага Коля-Николаша. Мать не подала виду, что расстроена его бегством от «молодки». Но и не так, чтобы приняла его обратно с особой теплотой – прохладно они поговорили, потому и собрался уже спустя несколько часов после возвращения и поехал на хутор к Федору…