Я захожу домой и вижу, что тетя Бэтт в гостиной. Комната погружена в темноту. Тетя сидит на полу в окружении зажженных свечей. Расплавленный воск застывает на кедровых досках лужицами. Если бы папа это увидел, то пришел бы в бешенство. Он всегда говорил, что эти полы – его любимая часть дома. Они сделаны из кедра, покрашенного в красивый нежно-розовый цвет.
– Я дома, – говорю я, входя в комнату.
Тетя Бэтт вздрагивает. Подойдя ближе, замечаю, что перед ней расстелена простыня, на которой разложены пучки сухих листьев и травы. Она раскладывает их по мешочкам и перевязывает каждый бечевкой.
Тетя Бэтт заканчивает завязывать очередной узел и произносит расстроено, как будто я прервала какой-то важный ритуал:
– Я и не знала, что ты ушла.
– Мне захотелось прогуляться, – ответила я и добавила: – Прости. – Хотя извиняться мне не за что было. Показав на мешочки, спрашиваю: – Что это такое?
Тетя Бэтт берет первую попавшуюся ветку, трет ее между пальцами.
– Сушеные травы.
Это похоже на розмарин или, может, тимьян? Я не знаю.
– Ладно, – говорю я. – Спокойной ночи!
Уже перед лестницей вижу миску с горящим травяным мешочком. От пламени цвета красноватого янтаря вьется дым.
Что происходит?
Голова начинает пульсировать от боли.
Кашляя, я зову тетю Бэтт:
– Ничего, что ты оставила эту горящую штуку в холле?
Я подумала, не слишком ли резка с ней, но все это было так странно, и я плохо себя чувствую.
Тетя Бэтт ничего не отвечает. Задерживаю дыхание, чтобы не отравиться дымом, аккуратно обхожу миску и поднимаюсь к себе.
После разговора с Мэри у школы я иду домой, разогреваю в микроволновке обед для папы, заправляюсь миской каши и иду к парому. Солнце уже садится, и воздух становится холоднее. Я застегиваю до самого верха молнию на толстовке и натягиваю на голову капюшон. Уже несколько недель назад надо было бы переодеться в пальто, но то, что я купила в секонд-хенде в прошлом году, мне не нравится. Это настоящий морской темно-серый бушлат, но без подкладки. Шерсть колется, и я от нее чешусь. Если приеду пораньше, загляну снова в тот магазин – вдруг у них найдется для меня что-то получше.
Паромный причал выглядит совсем не так, как летом, когда парковка забита автомобилями и выстраиваются огромные очереди на посадку. Сейчас здесь пустынно, если не считать нескольких грузовиков и пары легковых автомобилей. Большинство знакомых сезонных рабочих уже уехали на материк, поэтому, вероятно, мне придется заплатить за билет. Подхожу к окошку кассы, но билетер, папин приятель, отказывается брать с меня деньги. Это здорово. Со мной такое случается довольно часто, но я всегда испытываю благодарность.