Как ему показалось, всего через несколько минут он открыл глаза и вытащил из кармашка жилета часы. Почти полдень. Черт, он заснул. И пока спал, ему снился теплый, с мятным ароматом рот той дьяволицы и ее мягкое тело. Он повернул голову налево, затем направо. Головная боль прошла.
Хантингтон и Карутерз играли в безик[2], Уэстфилд, удобно устроившись в кресле, читал. Что он тут до сих пор делает? После женитьбы Уэстфилд редко проводил время в клубе. В отличие от Хантингтона, который приходил в приватную комнату, желая избежать шепотков о том, что он якобы причастен к смерти жены. Чертово вранье.
Уэстфилд перевернул страницу книги и взглянул на Саймона с выражением озабоченности на лице.
Да будь оно все проклято, в какую наседку превратился этот парень!
– Отлично, Хантингтон! – воскликнул Саймон, показывая на пустой бокал.
Тот оглянулся и всмотрелся в Саймона.
– Помогло? – Вид у него был потрясенный.
– Да, но что за чертовщину ты там намешал?
– Виски, рассол, кайенский перец, овес и…
– Черт побери, Хантингтон, ты что, пытался его прикончить? – спросил Уэстфилд, захлопывая книгу.
Хантингтон встал из кресла во весь свой немалый рост.
– Мой камердинер клянется, что это вылечит любую хворь или растворит лак на мебели – на твой выбор.
Саймон поежился. Ему повезло, что он не отдал тут концы с дырой в желудке. Он уставился на светлую полоску кожи на левой руке и моргнул. А где кольцо с печаткой? Неужели его украла та бьющая по яйцам мегера? Или он потерял его во время возни? Он вскочил на ноги.
– Куда это ты? – спросил Карутерз.
– Мне нужно кое-где быть.
– Я тоже ухожу, – сказал Уэстфилд.
Они вместе вышли из комнаты, и Уэстфилд положил руку на плечо Саймона.
– Ты все же придешь завтра на обед?
– Конечно. Я не видел своего крестника больше недели. Как молодой человек поживает?
Губы Уэстфилда расплылись в улыбке.
– Уже ползает. Может быть, тебе тоже пора жениться и завести собственного отпрыска?
«Жениться? Господи, нет!» Он своими глазами видел, в какого глупца любовь может превратить мужчину. Его мачеха – порождение дьявола. Она отравила отношения Саймона с отцом, и его батюшка ушел в могилу, твердо веря во все, что наговорила ему эта бессовестная интриганка. Нет, он не допустит, чтобы женщина обвела его вокруг пальца.
– Мне нравится свобода.
Взгляд Уэстфилда был исполнен чего-то, слишком похожего на жалость, и Саймон сообразил, что водит пальцем по своему шраму. Он опустил руку.