Обед продолжался в оживлённой беседе. Говорили о картине Виктора, о птицах, вспоминая самых экзотических, конечно, о женской красоте и о погоде. Не проявляла интереса к теме лишь Вероника. Она сидела задумчивая и напряжённая. Лёва периодически доставал свой мобильный телефон и с непонятным упорством пытался звонить. Когда Мария с Люсей подали чай, дождь уже прекратился…
Генри с Клювиным отправились в лес искать сожжённую молнией сосну. Виктор опять поднялся в мастерскую. Остальные расположились на диванах. Тартищев попросил Веронику помузицировать на фортепиано, и она с какой-то поспешностью села к инструменту…
Генри и Клювин шли по мокрой лесной дороге и о чём-то громко спорили. Лес, сырой и хмурый, глушил человеческие голоса, прислушиваясь к собственному дыханию. С веток скапывала дождевая вода, будто деревья в молчаливом страдании плакали, не прося и не желая утешения, решив тихо выплакать все слёзы раз и навсегда. Далеко разносился голос Клювина:
– Нет, Генри, дорогой, что ни говори, а историю делают личности.
– Я согласен с этим, Алексей Григорьевич, но личностей порождает сама история, – сдержанно отвечал Генри.
Они вышли к опушке, за которой начинались сельские поля, и увидели на краю старую сосну, одиноко чернеющую безверхим дымящимся рогалем ствола. Молния, видимо, ударила по центру кроны, снесла верхушку, мгновенно сжигая её, и обуглила расщепленный ствол, оставив несколько корявых веток и сучков. На верхней ветке сидел чёрный ворон, как сторожевой, и следил за людьми, пытавшимися подойти к сожжённому дереву, но сделать это двум бородатым незнакомцам не удавалось. Они странно махали руками, ощупывали воздух, как слепые, и застывали в невероятных позах с вытянутыми руками.
– Что за чёрт, Генри! Неужели я так пьян, что застреваю в воздухе? – удивлённо басил толстый бородач. Он стоял, наклонившись, и упирался руками в невидимое препятствие.
Генри рассмеялся, глядя на невероятную позу скульптора, подошёл поближе, но сам упёрся во что-то невидимое. Смех сменился нервными восклицаниями, и молодой человек застыл рядом с Клювиным.
– Ha-поди, Генри, ты и сам влип в историю, – посмеялся над другом скульптор. – А я-то решил, что у меня началась белая горячка!
– Какая-то аномалия в этом месте. Сгущение пространства! – Генри ощупывал невидимое препятствие.