За годы общественно-политической и преподавательской работы мною было написано немало статей, брошюр и даже отдельных книг. Я никогда не страдал графоманством, все мои публикации были частью той деятельности, в недрах которой приходилось вариться, накапливать опыт, приращивать знания. Многие, очень многие опубликованные работы были заказаны редакциями газет, журналов, издательств, их, как правило, интересовало всё новое, полезное в идеологической, социокультурной работе партийных организаций. Эти публикации в той или иной степени прошли через оценочный взгляд Аллы Александровны Сапрыкиной, которая неплохо разбиралась во многих вопросах моей сферы деятельности. Я знакомил ее с проблемой, подходами к ней, зачитывал готовые «куски» написанного: всё ли будет интересно читателю, нужны ли ему мои рассуждения, или не стоит браться за данную тему… Ее оценки, советы, сомнения, критику всегда воспринимал с благодарностью… Шли годы, нарастала усталость, давали о себе знать ее и мои болезни. Она всё чаще говорила, чтобы я перестал изматывать себя «сочинениями»: «Пожалей себя и меня, ты уже ничего не изменишь, партию не возродишь, Советский Союз не построишь… Если ты умрешь, я не смогу жить без тебя».
Но должен был, наверное, наступить «момент истины», чтобы Алла начала говорить обратное: «Сядь и напиши о себе, о нас, как жили, работали, о чем мечтали, что для нас было дорого»… Мой ответ всегда был один: «Кто я такой, чтобы писать о себе, таких, как я, миллионы и миллионы в нашей стране, о них всё давно написано, рассказано, показано». Верная подруга и соратница настаивала: «Ты же видишь, сколько грязи вылито на вас, партийных работников, на нас, ваши семьи – жён, детей, матерей, родственников. Напиши, сегодня твои строчки ничего не изменят, но завтра, когда пройдет время, они станут историческим документом в суде над негодяями. Пусть это увидят наши внуки, правнуки. Вова, сделай то, о чем я тебя прошу. Ты всю жизнь писал для других, напиши хоть раз для себя»…
При жизни Аллы я не успел исполнить ее волю, – слишком долго колебался, – она ушла навсегда, не узнав, что будет дальше… Прощаясь с ней перед могилой, я дал клятву исполнить ставшее для меня святым ее поручение – не секретаря обкома партии, не ректора института, не заказ издательства, – а жены, друга, товарища, соратника, единомышленника. В этих ставших для меня последними страницах будет только правда, ничего кроме правды. А рецензентом, судьей и поводырем будет по-прежнему Алла Александровна Сапрыкина. Говорю это безо всякой мистики, ибо я в здравом уме и хорошо помню оценочные критерии жены. В этом смысле она всегда со мной. Я пишу, а на меня смотрят ее фотографии разных лет с книжных полок комнаты… Мы вместе и сегодня, поэтому говорю своему главному критику, рецензенту, советнику: «