Если разрушить темницу обладания, все станет по-прежнему. Сила не будет забирать твою жизнь. Обладатели станут править Мэриелом. А он, герцог Корделл, теперь один из них.
***
Корделл Бастер открыл глаза. Видение, пронзившее его разум иглой, казалось таким четким, как огни, которые когда-то охватили Чагрин – его владения.
Тогда эти земли ему не принадлежали всецело, не принадлежат и сейчас.
Их родовое гнездо, где он познал любовь и счастье, а затем великое горе и потерю, стоит ныне пустое и разоренное – с той самой поры, когда там вспыхнула хвороба.
Чагринская чума – так ее именовали. Она забрала у него все. Родных, друзей, дом. А затем огонь поглотил все остальное. Живое, мертвое, больное, здоровое. Остался лишь его титул, особое право приползти в Итолу и служить этому ничтожеству Аргольду.
Пламя уничтожило хворь, оно уничтожило и его. Корделл победил болезнь, он выжил, но можно ли назвать жизнью эту пустоту? Можно ли считать это победой?
Уже минуло пятнадцать лет. Теперь его земли разорены, да, там есть гарнизон среди уцелевших каменных стен, несут службу солдаты, охраняющие границы королевства, имеются редкие угодья, угольные шахты, но и только. Шумный городской рокот никогда не вернется туда. Чагрин не будет расти и процветать. У него нет будущего, а прошлое стало пылью. Осталось лишь настоящее – незавидное назидание, неприятное воспоминание, что ничто не вечно. Лишь тленность во всей безобразной красе. Она всегда будет.
Перед Корделлом раскинулся Хоргард. Он куда меньше, чем Чагрин в его юношеских воспоминаниях, а выглядит еще более больным, испорченным и пропащим.
Именно Пламень веры остановили чуму, они стерли ее источник, ткнули факелом в самое средоточие расползающейся гнили, оставив лишь камни и пепел. Огонь – лучшее лекарство от ереси, предательства, любви и ненависти, от жизни, даже от смерти. И сейчас самому Хорграду не повредит такое же исцеление.
Могилы и склепы, окружающие город, напоминали плакальщиц: стылые, серые, льют слезы навзрыд, добросовестно исполняя долг и роль.
Застыли у взрыхленного горбика земли, где некто упокоен навек под тяжестью монумента, достигающего свинцовых небес и рыдающего вместе с ними.
Здесь есть и склеп Бастеров. Корделл не мог сказать – вот тут покоится его мать, а тут – отец, вот усыпальница его братьев и сестер. Это лишь формальное разделение, у каждого есть место, урна, именная табличка и эпитафия, число рождения, но у всех – одинаковая дата смерти.