Раздвигая завалы революционного оползня, в России появляется «подрязанец» Сергей Есенин – наивный и трогательный, полный романтизма златовласый и голубоглазый бунтарь. Явный и, пожалуй, первый представитель российского полевого соцветия. С него, с его стихов, с его жизни – горькой и бесшабашной, полной чувств к женщине, к Родине, да и к самой жизни начинается истинно русская народная поэзия. Такого она выбирает для себя, такой она остаётся и будет с каждым, кто примерит её домотканую терновую рубаху, скроенную из бунтарства, пьянства и не по годам ранней смерти… Отныне народ не может без своего поэта, и дальше дело за малым – вымолить, упросить Небеса послать нечто подобное, точнее, кого-то… И Небеса слышат, и Небеса посылают.
Гения Есенина хватило на десятки лет. Он сумел воскреснуть в своей лире. Увы, но война не дала состояться поэтам такого уровня, она их просто убила, но они, уверен я, были народными, и сохранились их имена: Павел Коган, Борис Смоленский, Николай Майоров… Кто-то из них был из полевых. Вот только война оборвала путь… Но незадолго до её начала один за другим – первый в январе тридцать шестого, второй в январе тридцать восьмого – пришли Николай Рубцов – с вологодчины, и москвич Владимир Высоцкий. Оба были из полевых, но заговорили они в шестидесятые, и опять слава и… пьянство, дерзость и запредельная самоотдача пошли рука об руку с ними. На этот раз у Высоцкого нашлась ещё и гитара, и тогда песня сделала своё дело – разлетелась по свету, а с нею и слово поэта. Оба ушли из жизни молодыми: Рубцов —в тридцать пять, Высоцкий – в сорок два…
И опять Русь замерла в ожидании и вновь стала просить своего, народного поэта, и он появился, теперь уже в восьмидесятые. На этот раз эстафету принял череповчанин Александр Башлачёв. С этим невысоким, худым пареньком в страну пришло недолгое «время колокольчиков», что звенели с беспощадной жаждой правды, надломом, надрывом…
И снова – пьянство и ещё более ранняя смерть поэта: в двадцать восемь. Башлачёв не дожил ни до развала Союза, ни до лихих, скорее позорных, девяностых. Он сгорел раньше, ушёл, оставив свет сотням и тысячам его попутчиков. Больно и горько, но лихое время не терпит пустоты, и к началу девяностых выводит на авансцену своего нового Леля, выводит на заклание. Теперь им становится челябинец Борис Рыжий. Лучший, как мне кажется, поэт своего поколения. Недолог век цветов полей, и гениальный поэт уходит из жизни в свои двадцать семь, оставив в посмертной записке: «Я всех вас любил. Без дураков».