– Интересно, как она отмазалась…
– Она дитя любви, это все объясняет. Ты лучше подумай о себе.
– Это самое сложное.
– Ну, сама идея дрянь. Придется сказать, что это я все замутил. Потом упасть на колени перед твоей матерью и раскаяться. И все. Как это удобно. Пора начинать пользоваться этим.
– А ты думаешь, Бог не накажет тебя за корысть?
– Искренне верю в его наивность.
– Чувствую, в случае провала в монастырь поедем вместе.
– Ну уж нет. У меня слишком роскошные волосы.
– Монашки любят голубоглазых блондинов, – подмигнул Робби.
Тема поежился.
– Все-все, хватит. Ты вообще-то тоже голубоглазый. Тебя побрей, так ты и за монашку сойдешь.
– Спасибо, друг.
– На здоровье.
Робби не представлял свою школьную жизнь без Темы. Тот был большим человеком во всех смыслах – но рост и остальные параметры никак не сочетались с его проницательным умом. По его лицу можно сказать, что он социопат, а держался он всегда как статуя – неподвижный и совершенно непроницаемый. Окружающим казалось, что у этого мальчика мимики как таковой нет.
Они с Робби идеально дополняли друг друга. Пускай со стороны так не казалось. Невозмутимый Тема и застенчивый Робби – им обоим нравилось, что многие вещи можно не говорить вслух, достаточно о них просто подумать.
Однажды Робби сказал Теме, сурово глядя на поставленных в ряд угрюмых первоклашек:
– Почему мне иногда кажется, что кто-то из них сейчас подскочит с волыной и расстреляет всех к чертовой матери?
Помолчав, Тема задумчиво ответил:
– Я чувствую то же самое.
Их объединяло многое, но ни одна тема не затягивала их так надолго, как общая ненависть к идиотам.
«Люди – это всего лишь механизм, к которому можно и нужно подобрать правильный инструмент, чтобы тебе было комфортно рядом с ними» – это было их негласной конституцией, их кредо. Но если Тема клал с прибором на иерархию социальных слоев, как и на мнение сверстников, и на свои эмоции, то Робби рефлексировал со всего, что происходило внутри и снаружи. Но несмотря на это, ему казалось, что он ничего не чувствует. Как это возможно – а кто его знает?
Он не мог объяснить себе, почему скука за школьной партой за последние годы все чаще стала преобладать над всеми остальными состояниями. Люди все реже интересовали его, и постепенно общение с ними свелось к автопилоту. Они перестали быть ценностью, а их дружба – чем-то особенным. Как-то он сказал Теме: