– Что молчишь? – вопросил Магу Саид.
– Коньяк обрабатываю.
– Конечно. Это посылки. Каждая рюмка – почта, ее надо обрабатывать и рассылать через артерии и вены по органам – по провинции.
– О, – сказала Жаклин, – конечно, рука – это провинция, она завидует сердцу и хочет вонзить в него нож, чтобы стать центром. И вообще, самоубийство, когда вешаются, – это революция, а не смерть. Это Ленин, а не Андрей или Сергей, Вахтанг или Георг.
– Понимаю, – промолвил Мага. – Ведь самоубийц вне решетки хоронили, означая свободу – войну красной и белой крови.
– Сталин красный, – вмешался Саид.
– Он черный, – поправил Мага. – Сталин вытекшая и запекшаяся кровь.
– А красные – это рассвет и закат, а между ними – белые, облака или дни. Крайности победили, – сказала Жаклин.
Все накатили и мельком посмотрели на группу армяно-азербайджанцев, идущую мимо и пьющую глазами друг друга.
– Они говорят на русском, – сказал Саид.
– Ну, это великий и могучий, – рассмеялась Жаклин.
– Русский объединяет, – ответил Мага.
– Кого здесь больше? – поинтересовался Саид.
– Сейчас? Очень трудно сказать. Курортное место, омываемое водой, – ответствовал Мага.
– Метафизической, – добавил Саид.
– Может, – сказала Жаклин и закурила трубку.
– Ну а как? Взмоем в небо? – посмотрел на Магу Саид.
– Трудно сказать, есть тексты, есть жизнь.
– И они не пересекаются? – спросила Жаклин.
– Они – рельсы, если пересекутся, поезда не смогут идти – будут крушения, – пояснил Мага.
– Поезда будут идти на одном колесе, балансируя на нем при помощи селфи-палки, – догадалась Жаклин.
– Снимая себя? – не понял Саид.
– И выкладывая в инсту, – закончила мысль Жаклин.
Они выпили и все вместе подумали, что это будут глаза на кончиках усов, если поезд будет снимать сам себя. Насекомое, решили они. Их головы соединились сильнее и обменялись грузом мозгов.
– Стыковка произошла успешно, – сказала на это Жаклин и скосила глаза, чтобы видеть Китай.
Утром Мага встал, оглядел снимаемую комнату, потянулся, вспомнил окончание прошлого дня, когда он напился и приставал к Жаклин, а Саид сдерживал его, стыдил, объяснял восточные правила поведения. Маге теперь было стыдно, хотя все его приставание было в словах, ими он ублажал Жаклин, омывал ее, набегал на нее, охватывал, гладил и уносил песчинки ее внутреннего мира с собой, оставляя взамен влагу и тепло. «Ну хорошо, меньше надо пить, а то я совсем армянин и грузин, даже второе – посиделки и вино, текущее в рот по веткам деревьев. Слава Кавказу, где мир и покой братьев, воистину их». Он смутился своего пафоса, протер глаза, убрал из них морские песчинки и во всю свою мощь загрустил. Грусть касалась прошлого дня, что тот ушел, унося знакомых и боль, данную ими в качестве оборотной стороны счастья. Он подошел к джинсам и нашел в их кармане номер Жаклин.