– Давай по кофейку, что ли… – сказал мне Пухлый после рукопожатия.
– Это можно.
– Вижу, что всё для тебя неожиданно? – с улыбкой спросил он меня.
– Есть такое…
– Исходя из школьных лет, ты бы скорее представил здесь, на моём месте, Санька Серебрякова?
Не то чтоб это было в точку, хотя… Санёк ещё в детстве был весьма ушлым малым. Его старший брат, учившийся в нашей школе на три года старше, активно фарцевал, а Санёк помогал ему в этом. Сколько жвачек было куплено всеми нами у него, да и не только жвачек…
– А ведь их обоих мне жаль, этих Серебряковых, – глядя куда-то вдаль, сказал Пухлый, когда мы уже взяли по чашке кофе и сели за столик. – Они ведь в восемьдесят восьмом одни из первых в городе кооператив открыли. «Мечта» он назывался. Старшего, Витькá, ещё в девяносто первом застрелили. То ли он кинуть кого хотел, то ли просто не успел долг отдать – тогда непонятно было, а сейчас, сам понимаешь, тем более. Убивший его ни рыба ни мясо был – не бандит влиятельный и коммерсант не особо какой. В гору он потом пошёл. Даже в Думе сидел как-то… Был даже в комиссии по этике!
В это я очень даже поверил – кто ж ещё в нашем парламенте может разбираться в этике, как не товарищи, чьи руки, пусть и не по локоть, но в крови. Тем более чужой.
– А Санёк в девяносто пятом суррогатной водкой отравился. Дела у него уже швах были. Но всё равно жаль!
– Да уж, се ля ви, как говорят тут.
– Я, кстати, слежу за твоим творчеством. Нет, ты не думай, я серьёзно! – Пухлый действительно серьёзно посмотрел мне в глаза.
– И как? – не то чтобы чужая оценка для меня была определяющей, в конце концов, гонорары от издательств куда как поважнее будут, но всё-таки это мне было небезынтересно.
– Самое то. У тебя нет «местечковости» и комплекса неполноценности, свойственной большинству наших литераторов. Слава богу, опять же, что тебя не называют, как это часто у нас бывает, русским кем-то. Ну, типа там «русский Бегбедер», «русская «Гавальда» или, прости господи, «русский Джойс». У меня после таких сравнений сразу же появляется какая-то брезгливость. Ну и опять же хорошо, что ты не страдаешь манией величия. Читал твои интервью, и ты ни разу не пытался указать другим своё место в литературе где-то между Достоевским и Коэльо.
– Я такой фигнёй не страдаю, – ответил я, мысленно аплодируя Пухлому, ибо мои взгляды на современную нашу литературу всецело совпадали с его.