Что, впрочем, совершенно не мешало военным действиям и Избы, и Горыныча.
Илья тихонечко хмыкнул.
Происходящее никак не походило на серьёзный бой.
Тем паче, что и никаких шибких последствий от сражения не наблюдалось, хотя вокруг давно уже должен был уже вовсю пожар бушевать, а воители славные исходить предсмертной мукой от ран.
– Играются! – Прошептал Илья. – Но зачем? Зачем?..
Тут огонь ударил по зарослям, где прятался Илья, да так плотно, что пришлось ему отползти подальше, ибо одёжа едва не вспыхнула, а лицо едва удалось защитить от ожога, рукой своевременно заслоняясь.
Впрочем, на лбу вскочил изрядный ожоговый волдырь.
Видимо, правила игры включали в себя любое баловство, с условием полного сохранения окружающей среды, но не включали безопасности подглядывающего.
– — – — – — – — – — – — – —
Никогда не приписывай человеческой зловредности того, что можно объяснить просто глупостью.
Джон Чертон Коллинз
– — – — – — – — – — – — – —
Когда всё стихло, Илья выглянул из засады своей.
Изба опять выглядела Избой, обычной и ничем не примечательной.
А вот трава вокруг оказалась изрядно пожжена и сильно вытоптана, да и деревья на опушке – кто покосился, а кто и повалился.
Но – интересно дело! – трава уже прорастала снова, прям на глазах, с завидной быстротой тесня и заменяя попорченную.
Деревья, как господа более степенные, оживая, залечивали раны вовсе даже не торопясь, вальяжно и вдумчиво.
Илья завертел головой в поисках Горыныча.
Вот он, горемычный.
Идёт, шатаясь, краем поляны, хвост переломан, крылья обгорели, и на всех трёх головах под правым глазом совершенно одинаковые глубокие ссадины с торчащим кусманом какой-то заржавленной железяки.
Слышно было, как Горыныч сквозь слёзы бормочет:
– Это ж естественное племянничье желание: дядины богатства! В чём же вина моя? Разве ж я сам? Принято так… а он? Разве ж можно? В Змея обратил – ладно, дело житейское. Но зачем же вот так? Ни богатыря мне, поединщика, ни Змеицы, подруги: одиночество и полная невидимость для любых прочих форм сущего… к тому же – бессмертен! Горе мне! Горе!..
На этот раз голос был один, мужской, а вовсе даже не три разных женских.
Горыныч дошёл до края поляны, и растаял без следа, словно его и не было.
Илья потрогал обожженный лоб.
Волдыря от ожога больше не наблюдалось.