– Настя, беги! – кричали рассыпавшиеся по скалам девушки.
Но Настя не уходила. Чуть не целую минуту стояли они, безмолвно глядя друг на друга. Настя – стройная, с лицом бело-розовым, тугим, что называется, кровь с молоком, с кораллами на белой шее, с делано наивным, озорным взглядом голубых нежных глаз. И Гурьяныч – лохматая и темная громадина, словно куском черного железа выкатившийся от всех этих гремящих за рекой печей, из-под навесов.
Настасья прошла мимо, не глядя на Гурьяныча. И тот, как бы удивившись чему-то, покачал головой и пошел своей дорогой.
– Так что же его бояться? – все с той же наивностью спросила подружек Настя. – Он совсем не страшный.
– Вот так «не страшный»! Это тебе обошлось! Погоди, он забалует в другой раз, сажей измажет. Ты не гляди, что у него борода, он еще молоденький, только лохматый, как медведь, из него волос лезет, как из зверя.
– Видишь, его прозвали Гурьяныч, как мужика, хоть ему еще и с парнями можно на улице водиться.
Девушки рассказали, что Гурьян в самом деле молод, ему еще нет и тридцати, и что жил он со старухой, дальней родственницей, да та померла.
– У них вся семья перемерла. Сам он из староверов, но с башкирами якшит – дружит, по-нашему. Свою старую веру позабыл, только за бороду еще держится.
Настя уже слыхала, что староверы с башкирами сходятся; для них что никониане, что мусульмане – один черт.
– Ох, он и здоровый! На ярмарке медведя поборол.
– На пруд купаться ходит. Люди видели, сказывают, как медведь, смотреть страшно, – рассказывала Олюшка.
– Ах, стыд какой! – завизжали девки.
– Этот Гурьяныч, по прозванию Сиволобов, – первый мастер на заводе и всех старых превысил.
– Он не вдовый? – спросила Настя.
– Нет, холостой… А тебе что?
– Да просто так, – не смущаясь, ответила Настя.
– Нет уж, видно, тебе понравился.
Тут Настя покраснела.
– Как, не боишься?
– Да он, видать, смирный.
– А погляди, как он на башкирских праздниках бушует. Начнет на сабантуе бороться, кидает людей о землю.
– Ты не видала, как башкиры на празднике с завязанными глазами палками бьют горшки? Это у них разные игры такие. Башкиры орут, обвяжут ему лицо – смотреть страшно: все боятся, что он подглядывает. Все равно Гурьян как дубиной размахнется – черепки летят.
– Что же тут худого?
– А ты что заступаешься?
– Да просто так.