Конечно, всё было не так уж просто. Ефим прежде всего не был столичным жителем, он жил у теток в Москве с 14 лет, а мать у него была в Костроме, т.е. он был провинциал, как и я, только он изо всех сил мечтал о Москве, и в этом, в основном, и заключалась его ущербность, не имея прямых путей достичь желаемого, он собирался ловчить и ловить москвичку, а я, счастливо живя в своем Батуми, хотела лишь учиться в Москве, а там как уж получится. Жизнь в небольшом городе, где мало шума и много воздуха, на самом деле, нравилась мне больше, чем суета столицы с ее транспортом и огромными расстояниями. Позднее основная причина моего желания быть поближе к Москве было наличие здесь продуктов питания, которых к моменту моего окончания института по всей стране уже не было.
Так что я не могла реально оценить стремление Ефима остаться в Москве любой ценой, ведь то, что не кажется важным для тебя, кажется таким же и для другого.
Обойдясь со мной, как с заводной куклой (хочу заведу, не хочу, на полку поставлю), он, тем не менее, не хотел, чтобы я считала его законченным подлецом. Но мой мир тех лет был черно-белый, и то, что уже очевидно не было белым, могло быть только черным. Выкрасив своего любимого черной краской, я очень мучилась, но, несомненно, для меня это был наилучший выход из сложившейся ситуации – я влюбилась серьезно, а он только развлекся, и нужно было сжигать все мосты между нами, иначе я годами жила бы несбывшимися надеждами. Теперь я всей душой желала одного, чтобы он провалился сквозь землю и как можно скорее. Его разговоры о большой любви были сплошным блефом, и на самом деле он намеревался жениться по расчету.
– Ты роковая женщина, – любил говорить он мне весной.
Это была полная чушь, я была просто молоденькая девушка, всегда воспринимающая любовь только как преддверие брака, мечтающая о детях, причем обязательно о двоих, и хотя немедленный брак пугал меня, (мне всегда казалось, что вот выйдешь замуж, и всё, конец свободе и грезам, и всё так скучно, один быт – так сказала я Томке Остроносовой еще на первом курсе, и Томка со мной согласилась), но я хотела полной ясности в наших отношениях и на роль роковой женщины никак не тянула, несмотря на экзотическую внешность и вспыльчивый характер. Маменькина дочка, привыкшая быть центром любви и внимания в нашей куцей, без мужчин, семье, я, оставшись одна, тяжело переживала разлуку с близкими, с мамой и бабушкой, тосковала по ним, и эту пустоту в моей, привыкшей любить и быть любимой, душе и заполнил Ефим. Переживи я первый год благополучно, я бы научилась быть одна, отвечать сама за себя, и уже не влюбилась бы так, без оглядки, появилась бы какая-то защитная оболочка, которой, увы, в мои 18 лет у меня совсем не было.