На четвертый явился с хутора до крайности
возмущенный Михай, ведя за собой своего сторожевого кобеля. От носа
до хвоста пес был выкрашен в замечательно ровный черный цвет...
Пока Михай разорялся на всю заставу, Симеон
собирал слова, а Макарко трясся от хохота под крыльцом, из конюшни
на шум выбрался Штефан. Привалился к стеночке, созерцая
происходящее с самым безмятежным видом, но долго не утерпел, и
когда Михай пошел с обвинениями по третьему кругу, фыркнул, чем
немедленно привлек к себе внимание.
— Ишь, ржет, поганец! — развернулся в его
сторону Михай. — Не иначе, он над божьей тварью и поизмывался!
— А что не так-то? — переспросил Штефан с
самым честным видом. — Пес как пес, в порядке вроде.
Он кивнул в сторону крашеного кобеля, который
в этот момент лениво почесывал лапой за ухом и своей новой мастью
явно не тяготился. Михай угрожающе двинулся к Штефану.
— Ты что сотворил-то, ирод?! А мне теперича
как?..
— Отмывать, — посоветовал Штефан, изо всех сил
сохраняя серьезную мину. — Конечно, черного кобеля не отмоешь
добела. Но этого, пожалуй, отмоешь. Недельки за две.
Договоривал сквозь смех он уже на бегу —
осатаневший Михай схватился за палку.
Симеон проводил Штефана взглядом и мысленно
ругнулся последними словами. Удирал тот споро, только пятки
сверкали, и ничуть при этом не хромал...
Пока Симеон разглядывал покаянно повешенные
головы мальчишек, в ушах его неотвязно звучал торжествующий голос
Йоргу: «Я же говорил, что темнит наш Подсолнух!» Захотелось
почесать в затылке — сдержался. Глупости это — ничего больше...
— Вы хоть поняли, что натворили, дуралеи?
Макарко только набычился, но взъерошенный
Штефан тотчас оторвал взгляд от своих сапог.
— Макария ничего не творил, капитан! Это все
я!
— Да отмою я кобеля-то, — мигом буркнул и
Макарко. — Большое дело!
Симеон устало махнул рукой.
— Я не про кобеля. Вы хоть поняли, какую
дурость Штефан вытворил, или у вас головы вовсе деревянные?
Странно, но Макарко явно встревожился, а вот
Штефан отвел глаза и уставился в крошечное окошко за спиной
Симеона. Он вообще старался на капитана не глядеть с самого своего
чудесного исцеления. Неужто и правда не понимает?
— Ты про Клошани, капитан? — догадался наконец
тугодум Макарко. — Так он это... Ногу подвернул!..
И смутился, поняв, что сморозил несусветную
глупость. Штефан прикусил губу и продолжал смотреть в окно.