— Штефан... — он прокашлялся и сказал уже
поувереннее. — Меня зовут Штефан.
Мороя добродушно фыркнул и придержал ему
стремя.
— А фамилие-то твое какое? Чтоб знать, откель
такие лихие стрелки берутся!
Парнишка вдруг зыркнул из-под спутанных волос
затравленными карими глазами.
— Не спрашивайте. Нет у меня фамилии.
В седло он садился, кусая губы от боли, а рожа
его и взгляд Симеону совсем не нравились: ладно, пистолеты
перезарядил, но как бы в обморок не сверзился, белый ведь аж до
зелени.
— Слышь, Мороя, — негромко позвал он. —
Пригляди, чтобы не свалился парень по дороге, — и встал в
стременах. — По коням! На заставу! И шевелитесь пошустрее, сучьи
дети! И так времени сколько потеряли, а наши там без пороха
сидят!
Мало ли что? И боярского этого мальца хорошо
бы осмотреть пристально и все-таки выспросить, откудова и вправду
он такой взялся, этот Штефан. Без фамилии. И чего это он сказал,
что к ним ехал?
Пока же парнишка съежился в седле, больше
похожий на стригоя(*), чем на живого человека. Бледный как смерть,
морда в запекшейся крови, одежда в клочья... Мороя сторожко
держался рядышком, ждал. Подъемы всадники брали шагом, поджидая
телегу, тяжело нагруженную бочатами с порохом, а вот на каком-то
спуске гнедой у мальчишки тряхнул головой, заторопился, сбился в
рысь — и парня как ветром в седле шатнуло.
Симеон почесал затылок: надо было его на
телегу, конечно. Но парнишка упрямо вцепился в луку, скрепился,
помотал головой. Удержал коня — и снова бросил повод. Мороя догнал,
протянул флягу. С такой скоростью парень к заставе двух слов
связать не сможет. А, ладно. Поговорить успеется.
Макария недобро косился на спасенного
боярского сынка шальным черным глазом. Не любит бояр Макарко! И за
дело же не любит! Сестрица у парнишки дюже красивая была.
Симеон вздохнул. А похож Макарко! Руксандра(*)
тоже была... Чернобровая да чернокосая, с горячими цыганскими
глазами... Боеру приглянулась. Уж поди теперь пойми, то ли не
посмела она боярину отказать, то ли и вправду снасильничал он
девку. Только боеру-то что, как приехал, так и уехал. А она —
головой в колодец, не снесла позора. Макария тогда чуть красного
петуха в усадьбу боярину не пустил, едва перехватили. Всю деревню
бы под топор подвел. Вот отец его и законопатил в пандуры, от
греха. Но не любит Макарко бояр, ох, и не любит!