Макарие вернулся, отоспался и взял свое.
Штефан как раз шел по двору с охапкой сена, когда на него налетел
невесть откуда взявшийся козел и наподдал рогами пониже спины. От
второго удара Штефан ловко увернулся, даже сумел ухватить скотину
за рога, но вот что делать дальше — так и не придумал, и топтался с
гарцующим козлом по двору, пока не выскочил на шум Мороя и не
перехватил серого. Макарие наблюдал с любопытством и почесывал себе
спину длинной вицей. Штефан вежливо поблагодарил Морою, отряхнул
руки, спокойно подошел к Макарке — и двинул ему поддых на глазах
всей заставы. Макарие взвыл и залепил в ответ такую затрещину, что
в крапиву улетел уже Штефан.
На следующий день Макарко угрюмо косил ту
самую крапиву, а Штефана обозленный Симеон загнал помогать по
кухне. По справедливости, обоим следовало мыть отхожее место, но
Симеон вовремя остановился, сообразив, что ежели боярский сынок
взбрыкнет, выйдет сплошной урон командирскому приказу. Макарку-то и
прочих можно всегда пригрозить в шею выгнать, а этого, коли сам
оставил, не очень-то и прогонишь.
Так что Симеон краем глаза приглядывал, думая,
что же делать, коли окажется, что распорядился сгоряча. К его
удивлению, Штефан выкаблучиваться не стал, хотя на помойное ведро и
надулся, как мышь на крупу. Симеон вздохнул с облегчением — ладно,
чутье на людей не подвело. Парнишка, конечно, ручки пачкать не
привык, но толк с него будет. Навоз же греб — совладает и с
мисками!
Добросердечный Мороя и вовсе рассыпался в
похвалах, хотя убил полдня, обучая мальчишку чистить рыбу и топить
печку. Правда, к вечеру открылась новая беда — отскребая чешую и
выметая золу из поддувала, Штефан привел выданную Мороей одежонку в
вид, на который без слез не взглянешь, а рыбой от него несло так,
что в помещение его допускать было никак невозможно. Симеон, уже
смягчившись, отпустил его постираться.
Штефан сноровисто натаскал воды, по совету
Морои добавил щелока, вновь переоделся в остатки мундира и…
озадаченно поглядел на плавающие в бадье портки. Курившие ввечеру
на крыльце мужики подавились смешками, и он, пригорюнившись, начал
яростно тереть тряпку о край бадьи, а как дошло до выжимания —
загрустил окончательно. Симеону стало его почти жаль, но тут на
двор как раз ввалился Макарко, прислонил заботливо наточенную косу
к колодцу и стянул рубаху, чтобы умыться. Покосился на Штефана.