– Я понял, – усмехнулся Туров. – Общественный договор. Люди на земле сто миллионов лет договориться не могут.
Унбегаун пожал плечами.
– Кремеры избавляются от палых листьев, крабы строят садки для своей малышни…
– А тойи? – спросил Туров.
Немец почесал нос.
– Учатся. Как это у вас говорят? Краб на холме свистнет?.. Может быть. Почему нет? Я же научился.
Туров развернулся и молча вышел. Его бесила бессмысленная готовность Унбегауна шутить по всякому поводу.
11.
Мысль о Лесе Тысячи Крыльев вызревала постепенно. Словно семя травы, завалившееся нечаянно в складку почвы, в трещину между плитками, в темноту и покой – мысль выпустила наружу блеклые слепые нити корешков, и они пустились странствовать наощупь, всюду находя опору и подпитываясь новыми идеями и соображениями.
Но эта мысль была безумна.
И хотя ее бледный росток вытягивался и занимал все больше места в сознании Турова, было совершенно ясно, что ни к чему хорошему это не приведет.
Забраться так далеко от станции одному? Под взрывоопасным небом Гайи, рискуя из-за малейшего просчета оказаться под ним вне укрытия? И, как будто мало было всего предыдущего – еще и сам этот Лес Тысячи Крыльев. Птицы!.. Для Турова ничего не могло быть гаже.
Разве что собственные сны.
«Я не могу больше», – говорил себе Туров, глядя на окровавленную голову девочки во сне. На ее искривленный криком рот, на обезображенное лицо.
«Почему она не встает? Почему не встает?!» – задыхаясь, беззвучно вопил Туров, снова и снова проваливаясь в мир своего навязчивого кошмара.
Снова и снова он не успевал остановить чокнутого Пятиминутку. «А давайте ее напугаем?!»
И рука Турова ныряла в черную пустоту, а девочка оборачивалась и падала вместе со своим креслом, и серые губы шевелились возле растерзанного голубя. И опять рядом появлялся ворон. Деловито прицеливался…
– Почему она не встает?!
Он бы все на свете отдал за возможность кинуться к ней, подбежать, поднять на руки. Но он не мог пошевелиться. Он стоял камнем посреди двора.
Упав, свалившись в грязную пыль, она ворочалась, тяжело открывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная на берег.
В этот момент ничего не осталось в ней от ее красоты. Пятиминутка, Оглобля и Толян заметили это. Они заливались хохотом и орали, перебивая друг друга:
– Треска!
– Моржиха!
– Ты на ноги, на ноги ее посмотри! Мутант!