Они веселились, тыча пальцами. Теперь это мог видеть каждый – пара хлипких, сероватого цвета, сросшихся от голени конечностей, в которых с трудом угадывались человеческие ноги, торчали из-под сбившегося пледа. На том месте, где у обычного человека были бы стопы – у этой девочки были ласты.
Она родилась уродом и без посторонней помощи не могла ни стоять, ни ходить. Без своего загадочного кресла и пледа она и красавицей уже не казалась.
Туров не слышал мальчишек. Он стоял, жалкий, убитый. В голове у него колотились пять литров крови, приливы и отливы разбивались об ушные раковины и только шелест птичьих крыльев задевал снаружи его сознание.
Девочка обессилела и не делала попыток подняться. Затихнув, она лежала на спине, глядя в небо. По ее щекам, размывая подсохшую кровь, катились слезы.
Мальчишки прыгали и вопили. Преодолевая ступор, Туров подался вперед, чтобы протянуть упавшей руку.
Но он не успел. Пока потрясенный Туров приходил в себя, вороний вожак уже все сообразил и решил.
Обозленный тем, что на пятерых охотников одного хилого голубя слишком мало, он подлетел и вонзил клюв в широко раскрытый глаз девочки.
Кровь брызнула фонтаном, и на месте глаза возникла дыра. Ворон продолжал клевать, бить, рвать. Голова уже мертвой девочки вздрагивала и моталась из стороны в сторону, словно воздушный шар на ниточке.
– Туров. Туров, – при каждом ударе выдыхали мертвые губы.
«Русалка», – тоскливо подумал Туров, просыпаясь в слезах. «Она была русалкой. Настоящей, как в сказках». Теперь он даже знал, как возникло такое чудо. Вспомнил.
В этом не было ни волшебства, ни радости. Об этом перешептывались мать с отцом, это потихоньку обсуждали между собой соседи.
«Бедная девочка. Да, семья из Чернобыля. Лучевая болезнь. Мутация. А теперь еще и это несчастье».
Несчастье? Может быть, она все-таки осталась жива? В его детской памяти все эти годы Русалка умирала. Она погибала, и вместе с ней погибала всякая возможность счастья для самого Турова.
«Кто она тебе?» – спрашивал в сердцах отец. И отвечал: «Никто!»
– Русалка, – шептал упрямый Туров. И его опять кормили таблетками, вели к врачам, и те с новыми силами принимались лечить эту странную «психическую аномалию» – душевную боль, гиперсочувствие, которым маленький Туров откликнулся на боль другого существа.