– Видишь? – Свалка смахнул слезу, – Это истории. И все охуительные, заметь. Выбирай любую, а еще лучше, пусть история сама тебя выберет.
Василий колебался.
– Но кем я стану? Буду ли собой?
– Вот и выяснишь, – Свалка одобряюще похлопал его по плечу, и, не удержавшись, дурашливо всхлипнул, – сынок!
– Да ну тебя, – смутился Петрищев.
– Ты так и не понял, в чем твоя уникальность? – спросил Свалка. – У твоего начальника с привередливым колобком не получилось истории. Вернее, получилось, но Она вроде как декорации. Он ведь не хотел быть начальником ЖКХ, он мечтал о едином порыве бесконечных масштабов во главе с собой, не меньше.
– И как же получился я? Оживший манекен? Картонная фигура на сцене вдруг заговорила?
– Не совсем. Это вроде как если в театре одного актера этот самый актер вступил в половой контакт с декорацией, и у них родился ребенок. Подозреваю, имел место порножурнал и…
– Достаточно, – прервал его Василий, – меня сейчас стошнит.
Он шагнул в сверкающий водоворот, позволив историям выбирать.
***
В каждой жизни каждого бывает тот самый неловкий момент, настолько торжественный, что его так и тянет испортить.
***
– Стой! – услышал Петрищев отчаянный крик.
Он досадливо оглянулся. Они замерли в предвкушении. Все трое. Свалка, Сергей Петрович и пирамидка цвета талого говна.
– Триста, – улыбнулся Василий.
И прежде, чем бесконечность успела ответить единым порывом, рассыпался мелким песком по ветру.
Йольский кот входит в дом, ссыт в тапки, протягивает к огню
замерзшие лапки.
Сочиняет письмо старой подруге Грюле.
До востребования на остров под пальмой в вечном июле.
Гуляю сам по себе, хожу в «12 шагов»
У меня зависимость от валерьянки и аллергия на мудаков
Сижу в соцсетях, пишу стихи о зиме и йоле
По выходным с Бигфутом поем йодлем
Намертво льдом сковало долины и горы
Люди и мыши попрятались в темные норы
Непослушные дети выросли, сбились в стаи
Воют цепными псами, суровые времена настали
Йольский кот точит об мебель когти, метит углы, роняет
шерсть на ковры
Скоро домой вернется с работы Вася
Сунет ноги в тапки, заплачет,
Как же
Я
Заебался
Творец живет на краю вселенной в хижине у реки
Вечерами приходят к нему посуху судаки
Он окормляет их хлебом, поит вином
Они трепещут жабрами, шлепают беззвучным ртом
Благодарят, кланяются, ложатся на сковороду