Михель все говорил, говорил, говорил…
Леон подошел к старику и обнял его. Как много лет прошло с тех пор, когда он в последний раз приезжал сюда? Десять? Пятнадцать? Михель тогда был коренастым мужиком, который запросто взваливал себе на спину упитанного поросенка. Сквозь вязаную безрукавку соседа Леон под ладонью почувствовал острые стариковские лопатки. Внезапно к горлу подступил горький комок, и глаза предательски защипало.
– А пойдем-ка, старина Михель, посмотрим, что там творится? – Леон подбородком указал на дверь дома Глюков. Стариковское любопытство пересилило страх, и Михель, нахлобучив на лысину изжеванную шляпу, засеменил следом.
Обычно гостеприимный светлый дом фон Глюков, вместо ароматов свежей выпечки, жаркого и садовых цветов, поставленных заботливой рукой Трины в фарфоровую вазу с пастушкой, встретил посетителей темным провалом незапертой двери и затхлостью. Вот, ведь странно… Жизнь, она, оказывается, пахнет! Счастьем, заботой, надеждами, ссорами и примирениями, любовью. Пахнет Жизнью. Когда в доме нет жизни – пахнет страхом. Проникающим в поры, удушливым, уродливым и тошнотворным вселенским ужасом.
Михель втянул в плечи голову, будто старая черепаха, наивно считающая свой хрупкий панцирь надежной защитой от этого безумного мира. Леону стало жаль старика, и он принес Михелю с веранды стул, по пути стряхнув с него горку опавших листьев.
Пока сосед приходил в себя, Леон решил осмотреть дом. В углу прихожей обнаружился усохший трупик почившей в бозе мыши. Кухонный стол, обычно такой гостеприимный и изобильный, встретил сыщика лишь корзинкой гниющих яблок, над которыми клубились плодовые мушки, да пивной кружкой, на дне которой в остатках пива плавала дохлая муха. Под обеденным столом сыщик краем глаза увидел какой-то объедок то ли булки, то ли пирога. Трина, жуткая чистюля, никогда бы не допустила подобного беспорядка! В комнатах стариков все по-прежнему, все, как и сто лет назад, когда молодой Леон захаживал к ним в гости на пару глотков пива и яблочный пирог фрау Трины: те же гобеленовые коврики с пастушками на продавленных креслах и кружевные салфеточки на спинках, та же массивная малахитовая пепельница с кучкой седого пепла в своем чреве на старинном ореховом комоде. Над комодом по всей стене развешаны выцветшие черно-белые фото в деревянных рамочках, кое-где за край рамок заправлены пыльные сухоцветы.