Плохо скрывая неприязнь, санитар проговорил:
– Миша, иди отсюда. Иди хоть в задницу! Но ты ничего не видел. Уловил?
Я понял, что Миша мой спаситель, пусть даже и временный. Воспитательный акт от санитара переносится на потом, а пока… Сергей, как верный волк системы, взял нас с Пашкой в лапы-пасти и потащил дальше. Он даже не побрезговал надеть свои испачканные тапки. И зловоние от них провожало нас по тенистой аллее лечебницы.
Низкое здание барачного типа носило название «Бокс», с дополнительным пояснением: «Карантин». О карантине предупреждало рукописное объявление, прикрепленное кнопкой на деревянную крашеную дверь. Ее скрип нарушил шелест листьев, а сильные руки втолкнули нас в полутьму.
– Принимай.
– Скилько?
– Двое. Карты позже принесут.
Кто-то вышел из темноты на свет зарешеченного окна. Внимательно осмотрел нас.
– А чого этот ужо в пижаме? Опять раздели хлопца? Серожа, я тоби скильки раз балакал, що мни плевать на то, що тебе разрешает цей еврей. Тут в «Боксе» я керую, и я их довжен обработать перэд приняттем. Уразумив?
– Да пошел ты. Иди и сам с ним договаривайся. Принимай как есть! – с этими словами санитар усадил нас на кушетку. За ним гулко захлопнулась старая тяжелая дверь.
Начальник «карантина» подошел ближе. Слегка наклонился над моим лицом. В своем полумраке сознания я прочитал его карточку на груди «Харон Богдан Иванович».
– Ну, пойдем, хлопцы. По первой баня. Сами то можете идти? Эй ты, доходяга, бери его и айда мытця. Вы, я дивлюсь, из запойных. Ну, це добре. Не юродивые, уже хорошо. А то беда з ийми.
Харон Богдан Иванович. Он говорил на смеси украинского и русского языков. В Харьковской области такое было частым явлением. Сам же Богдан Иванович, мужчина коренастый, лет шестидесяти. Пытливый взгляд, крепкие руки. Он внушал желание его уважать, может, даже бояться. За несколько минут Харон не проявил ни малейшей агрессии или намека на силу. С таким человеком хотелось быть друзьями, и не в ком случае не иметь его в числе врагов.
Пашка тянул меня по коридору со стенами крашеными грязно-зеленой эмалью. Потом была душевая со стойким запахом скипидара и разлагающегося от влаги дерева. Куски хозяйственного мыла, разрезанные пополам, лежали на деревянных скамьях рядом с оцинкованными тазами. Из стены торчали ржавые вентили душевого крана. Все было коричневым от вездесущей ржавчины, влаги и гнили. Включили теплую воду и каждый занял место под отдельным гусаком.