твоих ресниц,
твоих распущенных волос.
белые отщепенцы.
наши первые месяцы —
новорожденные львята,
оставленные у дверей приюта в переносном вольере.
кормим их, мутузов, молоком и собачьим кормом,
и они исподволь вырастут:
дни – в месяцы,
затем месяцы – в годы,
в львов-мародеров и самодовольных львиц:
сожрут нас, выгонят, выдавят из Колизея.
или уйдут создавать собственный прайд,
а нам оставят
едкий запах апреля.
погружаю руку в твои волосы,
как в ящик с белками: царапаются, тихо верещат,
ластятся носами, пушистыми хвостами,
а у меня в руке орешки.
миндальные ногти.
ешь мои пальцы…
и ты жадно смотришь на меня
всеми глазами,
как разломанный плод граната.
идея красоты
проступает сквозь твою кожу,
как нож сквозь муку.
ну, иди же ко мне…
* * *
двадцать лет спустя.
рассвет перышком нежно щекочет ее щеки,
бережно касается реальности,
как темечка новорожденного.
едва слышный «вкл» —
и сознание заполняет собой эфир,
и я мелодично картавлю:
доброе утро, любимая.
доброе утро, мир.
да, я все же сдал экзамен,
прошел проверку жизнью, тобой.
и солнечный луч в окне – как Лорка со шпагой.
черт побери, эта лиричность,
будто кот, который всегда на моем плече,
и нельзя не влюбиться, и нельзя не умереть.
но мы настолько любим жизнь,
что волосы шевелятся на голове.
мы вынесем все.
и всех.
***
вот Ленин юности балуется
бензином мечты,
вот подо мной колышется
столб из тысячи прочитанных книг,
прожитых людей и повзрослевших детей,
ногтей и пепла,
и я балансирую на нем, как птица
на вершине дыма.
наган для Шаганэ
мне понадобится крепкий чай.
письменный стол и бледное, как спирохета, окно.
еще
тетрадь
и четыре квинтиллиона молекул чернил,
чтобы написать «я тебя люблю».
остальное – стихи.
мы вдыхаем и выдыхаем молекулы воздуха,
которыми дышали Есенин и Ленин.
мы сложнее, чем нас хотят упростить.
а чем мы сложней, тем неудобней нас поглощать —
как ведьме пионера, который ко всему готов.
вот и эпоха
расчесывает людей компьютерным гребешком
на пробор – кому направо, где говядина и наган,
кому налево, где слово и олово.
книга, гнида, ятаган.
и не знаю, к чему приведет
этот неестественный отбор.
а там светские разговоры, сплетни, то да сё,
сквозь меня пронеслась гудящим облаком
стая саранчи,
но я успел накрыть брезентом лунные поля
лунной пшеницы.
после болтовни сохранил что-то важное в себе.
фотографию Шаганэ в нагрудном кармане.