Я механически подписывал бумаги, рассказывал о наших со Штефани отношениях, повествовал о проведенном вместе с ней времени, делился мыслями и идеями на тему ее исчезновения, а безразличный ко всему на свете комиссар только кивал головой. К исходу часа я чувствовал себя не просто уставшим, а безмерно вымотанным и бессильным. Слова уже больше не могли выстраиваться в ровные логические цепочки. Все, о чем я мог мечтать – это вернуться в свой маленький склеп на Грэм двадцать восемь. Открыть полученный от Клауса конверт и просто вычеркнуть один день за другим.
Если долго не спать, изводить свой организм химией и мыслями на тему прошлого, все вокруг преображается и теряет реалистичность. И единственный способ не сойти с ума до конца – это просто повернуть ручку безумия до упора.
Кажется, комиссар хотел избавиться от меня ничуть не меньше, чем я от него. В конце концов он попросил меня засвидетельствовать правильность записанных за мною показаний, поставил тугую печать и бросил лист бумаги в картонную папку с надписью «Разыскивается». Сухо и лаконично, как эпитафия на безымянном надгробии.
Когда я прощался с ним, он пожелал мне доброго Рождества.
Это единственное, что я запомнил из его слов.
Кажется, я ответил ему тем же.
Количество осадков: 15 – 20 мм.
Скорость ветра: 3,4 – 5,4 м/с.
«Это убойная штука. Как раз то, что ты ищешь, если хочешь избавиться ото сна. Как старому приятелю – отдам со скидкой. Это новинка. Экспериментальная сборка. У нас такое больше нигде не сыщешь».
Убойная штука. Так описал эти вытянутые бледно-голубые капсулы Клаус во время нашего прямого последнего разговора. Убойная штука. Вернее, будет сказать – убийственная.
Во всяком случае, три дня из моей памяти гексолитан, или как его настоящее название, выжег просто на ура, превратив последние семьдесят два часа в бесконечную мешанину из текстов, музыки и абсолютной пустоты. Не помню, чтобы включал проигрыватель. Не уверен, что занимался печатью статей – когда на третий день я очнулся, словно от комы, от тяжелого ночного кошмара и смог добраться до компьютера, документ с наработками оказался нетронутым. Значит, теперь мое сознание играет со мной шутки. Впрочем, такое и раньше было.
Я пришел в себя в пустом холодном кабинете под безразличным мертвым светом ламп. Фотографии Эммы с интересом наблюдали за тем, как я медленно поднимался с пола, отряхивал одежду, поднимал опрокинутую бутылку виски, стараясь не наступить в лужу. Кажется, виски у меня закончилось еще на той неделе – значит, я выходил на улицу, но совсем не помню этого. Надеюсь, что обошлось без происшествий – попасться в таком состоянии патрулю, прогуливающемуся в комендантский час – сомнительное удовольствие. Часы в комнате, укоризненно подмигивая цифрами, указывали на без четверти полночь. Еще немного таких убойных штук от Клауса, и можно смело встречать Рождество.