– Люды, де тут газеты выдають? – спрашивают скромно Фёдор и Петро.
– Вон видите «Союзпечать»? Там газет, хоть ж…й ешь, – подсказала культурная с виду дамочка, продающая трёх котят в коробке из под туфлей.
Петро сунул голову в окошко «Союзпечати». За столиком сидела дебёлая женщина с волосами пшеничного цвета, собранными копёнкой на макушке, отчего голова её напоминала огородное пугало, и лишь накрашенные бурачной помадой губы, да синь вокруг глаз подтверждали её женскую природу. К ней Пётр и обратился с надеждой:
– Дамочка, нам бы в вашу… уборную. Терпежу бильше нэма. Я вам заплачу.
У дамочки глаза округлились, щёки налились гранатовым цветом. Пётр никак не ожидал такой перемены в ней.
– Ах ты ж, гад ползучий, – рявкнула дамочка, и её пятерня, ухватив Петра за нос, вытолкнула его голову из окошка «Союзпечати».
Пётр растерянно блымал глазами, из которых ещё сыпались искры. На какой -то миг смешалась потребность в испражнении и унижение мужской чести бабой из ларька. Когда искры из глаз стали реже, он почувствовал что-то вохкое в штанах и подозрительный запах.
– Э-э-х, – затосковало сердце, – «хорошо в краю родном, пахнэ сином и говном, сядышь срать – хрен травку щипе, жопа нюхае цветы», … А тут усё чужое. И уси чужи. И куда притулиться со своей нуждой?
Стоял, сжав ноги, боясь шевельнуться. А тут какя-то девочка подошла и говорит:
– Дядя, я могу вам помочь.
– Чем же ты, девочка, можешь помочь при моей нужде?
– Я уже большая девочка. Помогу. Только вы мне на мороженое дайте.
– Девочка, тилько мы вдвох, – говорит Пётр, – вот ще дядько Фёдор.
– Тогда на два мороженых. Троячок давайте и пошли.
– Пришлось раскошелиться, – рассказывал дальше дядько Федька. – Повела вона нас по якойсь улыци Станиславского, де люды тряпкамы торгують, гвоздямы, гайкамы и усякым жилизом. А на воротях в дворы мелом понапысано: «Во дворе уборной нет».
Я и думаю, завэдэ це чертиня в якусь подворотню, а там ростовски уркы. И хана нам будэ. Но девочка не обманула. Открыла калиточку, показала на мусорни ящикы и говорэ:
– Какайте, пока никого нет, а я на васаре постою.
– Пэтро, шо робыть будэмо!? – спрашиваю.
– Шо, шо!? З мэнэ уже капшо лизе. Так шо давай.
– А вокруг тих мусорних ящикив яблоку нидэ упасты от куч гивна. И сухэ, и свиже, якэ хочишь. Тильке улаштувалысь, задрав кужуха до головы, тут якась бабка як закрычить: «Шо ж вы, ироды, делаетэ?!» – и з ведра помоямы на нас, стэрва стара. Мы вскочилы с пэрэпугу, да дёру от того Станиславского. А девочка из-за угла выглядува, язычком морожено наярива и хохоче. Из молодых та ранья. Облапошива людэй на их нужде. И греха нэ боиться.