Не от невозможности переменить город и место неизбывно и страшно страдала душа его, нет, страдала душа оттого, что всей полноты своих внутренних впечатлений он не в силах был передать, словно для этого подвига прежде было необходимо создать, какой-то особенный, новый, необыкновенный язык.
Ему вдруг, не откладывая, уж ежели не нынче, так конец концов завтра, нисколько, ни на мгновенье не позже, надо было сорваться с этого обсиженного, истомившего места и мчаться куда-нибудь далеко-далеко, где климат другой и другая земля, и сорваться надо было именно вдруг, не простившись даже ни с кем, не обременяясь удержками и пустыми советами самых даже близких, самых даже наисердечных друзей, куда именно ехать или даже никуда не ехать совсем, поскольку никуда не надо ехать ему, поскольку ему и здесь куда как хорошо. Там, далеко, а где неизвестно, предстояло, как он проверил не раз, обновленье усталого духа, освежение всех его внезапно увянувших сил. Скакать во всю ширь и без устали погонять лошадь. Настойчивая, настоятельная, однако неизъяснимая словами потребность движенья, которая часто, а правду сказать так всегда сжигала его изнутри и которая, если не насыщалась мгновенно, без промедления, нередко оканчивалась состоянием тяжким, даже физической и моральной болезнью.
Нужно было, подолгу не останавливаясь нигде, попромчаться вдоль и поперек всей России, а зиму провести вдали от неё, в сторонах благодатных и юных, куда ещё выпускает на время несчастного русского человека наше перепуганное мятежами правительство и где странная его голова поспособней, посподручней к труду. Тогда бы и сама дорога сделала бы ему насущную пользу, и посередь её на теплой станции краткий, временный, однако громадно целительный отдых.
Господи, дай ему тройку быстрых как вихорь коней!
Однако же нынче не было у него тройки быстрых как вихорь коней, и ни в каком направлении не было возможности мчаться звеня бубенцами, то ли в кибитке, то ли в санках, то ли в возке, всё едино, какой ни подвернется верным случаем дорожный снаряд.
О, как опасно на этом бедном свете тому, чей скорбный удел быть вечным странником на земле, остановиться где бы то ни было долее следуемого, сколько мелочных искушений, сколько пошлых зазывных соблазнов, которые тотчас забивают охоту и силы труда, воздвигаются вдруг вкруг него! Как вдруг готово ворваться в сердце его вся эта мерзость постыдного общего запустения! Как вдруг изготовлена одолеть его наша общая лживость и наша общая лень! Праздность и мерзость общего запустения на том именно месте, которое свято быть вечно должно!