Журналист. Но самого Адольфа Гитлера ты конечно…
Ганс. Видел, один раз до войны с Россией.
Журналист (поправляя). С СССР, ты хотел сказать.
Ганс. Для Запада СССР всегда был Россией. И любого из Советского Союза считали русским. Как и сейчас.
Журналист. И что Гитлер?
Ганс. Мы стояли в почетном карауле напротив здания нынешней мэрии. Он проехал мимо в открытом автомобиле и поприветствовал нас. Собственно, это все, что я могу о нем сказать.
Журналист. Кого еще ты видел из нацистских преступников?
Ганс. Доктора Геббельса видел, рейхсмаршала Германа Геринга. Они вместе с Эрихом Кохом посетили выставку оружия, захваченного на полях сражений в 1943 году. До этой выставки нас война особо не затрагивала, мы учились, маршировали. А здесь даже по запаху гари чувствовалось, вот она – война!
Журналист. А где размещалась эта выставка?
Ганс. На том самом месте, где сегодня товарный рынок, на пересечении Пролетарской и Черняховского. Там стояли русские орудия и танки, в которые нам пацанам разрешалось залезть внутрь, что я сделал, подвигал рычаги, всякие механизмы. Может там и зародилась идея, стать механиком.
Журналист. У тебя как живого свидетеля событий, хочу узнать один из главных вопросов того и нынешнего времени: ты видел Янтарную комнату?
Ганс. Это вовсе не главный вопрос того времени. Как-то нас школьников повели на экскурсию в Королевский замок. В одном из залов я ее увидел, но вскользь, потому что было не до неё. Нам дали надеть войлочные тапки и мы, пацаны, скользили на них, гоняясь друг за другом, за что получили от учителя по рукам не один удар палкой. Нам было не до Янтарной комнаты, потому что в это время уже устанавливали трофейную военную технику Восточного фронта и мы все хотели туда попасть.
Журналист. Как ты успевал в школе?
Ганс. По разному. Высшей оценкой была единица. Это «зер гуд». Хорошая оценка – двойка. Это просто «гуд». Тройка – это полный отстой, как сейчас говорят.
Раздается стук в дверь и тут же кто-то протискивается в комнату. Луч прожектора акцентирует все внимание на вошедшем. Синхронно, в тени сцены исчезает молодой Ганс и за столом высвечивается пенсионер Ганс.
Вошедший. Йонас Михалыч, это снова я… Но вижу, вы заняты?
Журналист. Михалыч? Почему Михалыч?
Ганс. Моего отца звали Михаэль, по-английски Майкл, по-русски Миша… (обращаясь к вошедшему) Виктор Иваныч, тут у меня журналист, может завтра…