Путь от дома до работы предстоял ему довольно длинный и похожий, как у большинства «понаехавших», на настоящее путешествие, которое Андрей преодолевал с удовольствием. Вечная беготня и суета, даже давки в метро в часы пик… казалось, он был рождён для этого. Андрей воспринимал всё, окружавшее его, как неотъемлемую часть жизни мегаполиса, и уже так привык к ней, как будто по-другому в его собственной жизни никогда не было, и быть не могло. Он любил Москву и считал этот город лучшим местом, а всё, что в нём происходило – эталоном идеального мира. Хоть он и видел часто бомжей и бездомных животных на улицах, несчастных калек, просящих милостыню, и спящих гастарбайтеров в метро, но, однако ж, встречал он и много людей успешных и думал, что без первых не было бы последних, и наоборот.
За те шесть лет, что Андрей прожил в Москве, он насмотрелся на неё всякую. И всё её многообразие, все её контрасты он любил объяснять фразой Аристотеля: «Город – единство непохожих». Эти три слова большими чёрными буквами были отпечатаны на одном из плакатов, некогда украшавших арочные своды эскалаторных тоннелей подземки.
Приехав сюда из провинциального городка, Андрей окунулся было с головой в ночную жизнь столицы, но, вспомнив, зачем он здесь, сумел взять себя в руки. Он оказался стойким, в отличие от большинства москваче́й, которые так и уезжают ни с чем на свои «малые родины», шутя потом громкими избитыми словами, мол, «Москва им не покорилась».
Андрей, пока шёл от дома, оставил позади себя множество машин, вяло движущихся по шести полосам в обе стороны по проспекту слева. Он знал, что совсем скоро эта картина оживится другими красками. И вот, звуки сирены-«трещотки» откуда-то сзади начали стремительно приближаться. Он привычным поворотом головы с заранее приготовленным взглядом праздного зеваки, был уже в предвкушении забавного зрелища, наблюдаемого почти в одно и то же время, как раз тогда, когда он обычно подходил к кафе у метро.
По седьмой, выделенной полосе проспекта, с непозволительно высокой для простых смертных в такое время суток скоростью порядка шестидесяти километров в час, не взирая на светофоры, двигалась милицейская «бэха» с синими проблесковыми маячками на крыше. Метрах в пяти сзади неё шёл полностью тонированный, что тоже ни один смертный не мог себе позволить, «Майбах». Замыкала процессию такая же, как и спереди, «бэха». Все три машины были чёрного цвета. Было понятно, что внутри средней машины едет ну очень «большой» человек, и ему, несомненно, нужнее, чем всем остальным участникам дорожного движения, как можно быстрее приехать туда, куда он направлялся.