На заводе рядом с нами, продолжал размышлять Андрей, свернув
направо — он не любил площадь Труда и хотел пройти Исаакиевской
собор, выйти на набережную и пройти по ней до Зимнего дворца. На
заводе мы нашли несколько вагонов и десяток платформ, их можно
слегка переделать, облегчить и погрузить наш табор. Железные дороги
ещё в хорошем состоянии, можно уехать куда-нибудь. Не очень далеко,
чтобы устраивать мародёрские походы в город, но туда, где можно
сажать пшеницу, капусту — кстати, да, надо не забыть про цингу и
проконтролировать питание. Так вот, найти место, где можно и
сельским хозяйством заняться, и животноводством. И хоть каким-то
производством, чтобы постепенно перейти, пусть и с деградацией, на
самообеспечение.
Для этого нужно много народу, чем больше людей, тем выше
специализация, тем эффективнее производство, тем больше времени
остаётся на развитие или, хотя бы, поддержание уровня. Двадцать
пять человек — это сейчас много, в городе, где каждый человек ест,
пьёт и ходит в туалет, но ничего толком не производит. На ферме всё
будет иначе. Раньше, в эпоху роботизации, не нужно было много
рабочих — один тракторист поле до самого горизонта может
обработать, а коровы так вообще сами доятся автоматами. Где же
взять людей? Есть два варианта: остаться пока в городе и собирать
их — Петербург большой, тут должны быть ещё люди, и новые приходят
— бывший мегаполис до сих пор как магнит. Либо уйти в пригороды,
искать в дальних городках и деревнях такие места, куда вирус не
дошёл или лишь слабо коснулся. Или ещё вариант: уйти в сельскую
местность, но в городе оставить дозор, который будет отлавливать
людей и показывать им направление, где мы живём. Надо будет
обсудить это на совете.
Исакий! Исаакиевский собор выскочил на Андрея, который шёл по
набережной Мойки, прямо из-за угла. Огромный, величественный,
блестящий, с высоко поднятым на колоннах куполом. И совершенно
пустой. Собор пережил войны, выстоял и пандемию. Почти все банды
обходили стороной церкви и соборы, то есть они в них ночевали, жгли
костры, чтобы приготовить ужин и завтрак, но не грабили и не
сжигали сами соборы. Точнее, если и грабили, то церковные лавки,
которые не имеют отношения к церкви — тех самых торговцев, которых
Христос выгнал из храма. Потому Исакий почти не пострадал за
последние месяцы и стал ещё более важным и впечатляющим, чем
раньше: красный гранит колонн и грязно-серый мрамор величественно
поднимаются к заброшенному людьми серому питерскому небу. И потому
же внутри было просто сказочно: после города полного оттенков
серого, с низким небом, давящим на затылок — простор, мрамор колонн
уходит вверх к свету разбитых окон, которые, кажется, выше самого
неба; жёлтые отблески многочисленного золота; фрески, состаренные
копотью костров; воздух свеж и приятен, до сих пор с оттенком воска
и ладана. Грязный каменный пол со следами костров дополняет
картину, увеличивая контраст между тем, что наверху, выше неба, и
земным, приземлённым, обыденным. Стоишь в центре собора — и как
будто на границе низменного и возвышенного.