– Ну, перегнул палку. Молодой, горячий.
– Вот-вот, молодо-зелено, а туда же, фордыбачится. Совсем молодежь страх потеряла. Страх и уважение перед старшими. Так мы далеко уйдем, да всё не в ту сторону.
– Ты куда это идти собрался?
– Никуда! Это я к слову.
– А-а, понятно. Только вот и теремной тоже палку перегнул.
– Его понять можно. На нём ответственность большая лежит. Порядок же в княжестве поддерживать с такими помощничками как леший и никаких мешальщиков вовсе не надо. Поставец, однако, правильно поступил.
– Ну-ну!
– Чегось нукаешь? Поди не запрягал! Разнукался тут!
– Да чего ты в самом деле, ерихонишься-то на ровном месте?
– А того, что учить надо молодежь, а не нукать тут. Чему опосля нас такие чиграшы возьмутся воспитывать грядущее поколение?!
– Да ну тебя!
– Сам такой!
– Вот же кобеняка.
– От кобеняки слышу.
– Ладно, пора мне.
– Иди-иди, а то разнукался тут».
Примерно на этом месте, примерно такая беседа и закруглялась.
Сам Бульгун в подобных беседах само-собой не участвовал, потому как сгинул на время где-то в непролазных дебрях и пока он, образно говоря, латает душевные раны, давайте-ка познакомимся с ним поближе.
Итак, ху из мистер Бульгун.
Бульгун был добрый малый, рачительный хозяин, деловитый и справедливый. Почем зря с людьми не озорничал, поучал тех все больше по делу, за бесчинство в лесу, за нарушение неписанных правил, которые все стороны с младых ногтей знали назубок, да и за нечаянные проступки по голове не гладил. Среди других леших ничем особливо не отличался, только в отличии от своих собратьев-бирюков, даже промеж собой старавшихся не общаться, веками живших на своих делянках сами по себе, Бульгун обзавелся дружком, да ещё каким. Водяной Тритоха, о котором уже упоминалось выше, лесное озеро которого вплотную примыкало к бывшему наделу Бульгуна.
Тритоха был веселый и безобидный малый, не способный на всякие каверзы, и леший испытывал к нему непонятное чувство дружеской привязанности. Ещё Бульгун был на короткой ноге с банником Черпачом, обосновавшимся всерьез и надолго в одной из деревень, стоявших подле его леса. Как леший с этими двумя сдружился, история об этом умалчивает, но… сдружился.
Да и с другими существами их многоликого общества Бульгун поддерживал если и не приятельские, то вполне теплые отношения. Тут он конечно совсем не был похож на типичного лешака. Был однажды случай, несколько лет назад, когда он даже злыдня Рюмашку, изгнанного сходом от людей подальше, приютил у себя в лесу на зиму, поселив последнего в одном свободном дупле. Никто злыдня в свои владения не пускал, а Бульгун пустил. К слову сказать, лешаки дюже не любили, да чего там, терпеть не могли, ежели кто из «своих чужих» в их владениях объявлялся, а уж тем более злыдни или кикиморы. Бульгун же к этому щепетильному вопросу проще относился. Даже не посмотрел на то что Рюмашку прогнали из-за умышленного нарушения установленного правила, перестарался, так сказать – одного безобидного выпивоху, который никому зла не желал, никого пальцем не трогал, намеренно довел до состояния злостного пропойцы и дебошира, к тому же обведя вокруг пальца евоного домового. Выпивоху того потом всем тайным миром из лап «зеленого змия» кое-как вытянули, а проштрафившийся злыдень мог и окоченеть на лютой стуже (злыдни и обычную прохладу плохо переносили, а уж мороз для них был смерти подобен, потому, кстати, они за печками и обитают). В общем пожалел леший злыдня и не пожалел об этом. До весны кое-как дотянул злыдень на делянке Бульгуна, а там уж и запрет закончился и вернулся он опять к своим. Стопарь тогда очень удивился, увидев Рюмашку живым и невредимым. Выслушав его рассказ о своих злоключениях, Стопарь только хмыкнул неопределенно и ничего не сказал. Не любил атаман злыдней доброты, от кого бы и к кому она не исходила. Рюмашка же от такого участия к своей персоне со стороны лешего совсем другим злыднем стал, – более ответственным что ли, – и хоть с лешим так и не сдружился, но бывало навещал Бульгуна и в знак благодарности приносил натыренные у людей соленья да варенья (такого-то добра в лесу точно не испробуешь).