– Что мне грозит, если не секрет?
– Высшая мера социальной справедливости, – следователь произнёс это так спокойно, словно журил малолетнего расхитителя соседских яблок.
– То есть, меня расстреляют без суда и следствия?
– Следствие только что прошло, суд скоро будет – не отнимайте у меня время, подписывайте.
– Не собираюсь.
– Как хотите. Товарищи рядовые, я отлучусь на полчасика, а вы объясните гражданину, как надо себя вести.
– Знамо дело, товарищ младший лейтенант, не впервой, эт мы мигом контру в чуйство приведём, – заверил следователя рябой милиционер.
Не успела захлопнуться оббитая жестью дверь, на меня тут же обрушился град ударов. Сбросили со стула и начали споро охаживать сапогами и прикладами. Для достоверности избиения пришлось самому себе пустить кровь. Минут через пятнадцать конвоиры уморились:
– Петруха, а мы его не того, глянь кровишши скока?
– Не, такого с первого разу не получится, здоровый бычара.
– Товарищ младший лейтенант опять заругается, ишь напачкано как.
– Ништо, возьмём Катьку из двенадцатой, она тут всё языком выскоблит.
– Во, вспомнил про неё…Недавно Сеньку-гончара на допрос водили…ну тот, что самогонку бодяжил…
– У, гнида, я б его голыми руками удавил, сатрапа.
– Ты слухай дальше…отделали мы его с Митрохиным от души да накровили сильно. Притащили Катьку и заставили лизать юшку прямо с Сенькиной морды. Она в отказ…тогда мы её прямо на месте вдвоём и попользовали – как шёлковая стала. Вот так надо строптивых баб учить.
– Вот ты везунчик…давай её возьмём или каку другу. Только справную. Я люблю баб в теле, чтоб рука чувствовала вымя.
– Не, без дозволения никак.
– Давай я товарищу младшему лейтенанту скажу про уборку?
– Говори…во, вчерась одну молодку привезли, така сисяста да задаста – кровь с молоком.
– Митяй, чёт тут маловато пачкотни, не дадут бабу, кабы самих убирать не заставили.
– Надоть ишшо контрика повоспитывать да кровяной водицей вокруг побрызгать для верности.
Они принялись вновь топтать моё «безжизненное» тело, но уже без особого энтузиазма, главное следов побольше оставить.
Вернувшийся следователь обозвал конвоиров дубинами стоеросовыми и заставил сначала отволочь арестованного в девятнадцатую камеру, а затем вести уборщицу. Те радостно засопели и чуть ли не бегом утащили меня в сырой подвал, матерясь на тяжеленного «шпиёна и вредителя».