- Незаконченный дело, однако! - услышал я взволнованный шепот
оленеведа Гыргола.
В коридоре послышались шаги санитара. Будаинов и Гыргол
притихли, и я снова уснул.
В следующий раз я проснулся от душераздирающего вопля. Я
вскочил. Гыргол и Будаинов крепко спали, а Андрюха стонал и
метался, хватая единственной рукой пустоту. Когда я разбудил его,
он не сразу понял, кто я, и где он находится. А когда понял -
облегченно вздохнул.
- Прости, дружище, - сказал однорукий, - снится иногда
всякое...
Я забрался обратно под одеяло и попытался снова уснуть.
- Слышь, - раздался в темноте голос однорукого, - можешь
что-нибудь рассказать, а?
И я рассказал. Про сержанта Риза, официантку Сару и их безумное
свидание...
А утром я проснулся от того, что множество рук трогали мои
волосы. Я открыл глаза и увидел толстяка Будаинова, оленевода
Гыргола, однорукого Андрея и еще много других. Бритых и в пижамах.
С изумлением разглядывающих мои волосы.
Послышались торопливое цоканье каблучков леопардовых туфелек, и
все расступились, пропуская Галину Геннадиевну. Никогда прежде
никто не видел ее такой растерянной и смущенной...
Кто-то каждое утро корябает засечки на стене туалета. Кто-то
каждое утро жужжит машинкой для бритья. Кто-то каждое утро ползает
по стене к тумбочке толстяка Будаинова, где лежит упаковка печенья
"Юбилейное".
Толстяк Будаинов единственный в нашей палате, кого навещают.
Каждый день к нему приходит бабушка и приносит пачку печенья. Когда
он уходит на встречу с ней, мы лежим на своих койках и молчим.
Оленевод Гыргол думает о своей жене и собаке, которые
далеко-далеко. Однорукий Андрей вспоминает девочку, с которой
когда-то сидел за одной партой. А я... Я думаю о Вовчике, Дэне и
Жанне, которые еще даже не родились. И еще я думаю о том, что мне
уже давно пора выбраться отсюда. Хотя бы попытаться. Хотя бы начать
придумывать...
Не так обычно представляют путешествия во времени. Ожидают
приключений, встреч с интересными людьми, а вместо этого к тебе
подходит полицейский патруль... И приключения заканчиваются.
"Милицейский патруль", - мысленно поправил я себя.
Когда толстяк Будаинов возвращается, мы лежим на своих койках и
молчим.
В кино все совсем не так. Если бы это было кино, тогда я повесил
бы на стену плакат с Софией Ротару, чтобы он прикрывал дыру,
которую я проковырял бы маленьким молоточком... Или плакат с Анной
Герман.