Как же счастливо они выглядели! Каждый буквально светился радостью. Боже, почему я так не могу? Радоваться тому, что сейчас можно не грустить – до чего же сложно!
Свет в коридоре был выключен. Луна нарезала тени на полосы, освещая пол сквозь частые окна. Мадам Лебединская резво шагала в тёмный угол, к неприметной лестнице на чердак. Я очень редко туда заходил. Только когда искал какую-нибудь затерявшуюся вещь. Обычно искомый предмет находился в верхних стопках собранного там хлама, поэтому вглубь я не забирался никогда. Мадам легко вспорхнула на самый верх, откинула люк и исчезла где-то в открывшейся темноте. Пока я карабкался по перекладинам на чердак, оттуда явственно слышались звуки бурной деятельности мадам Лебединской.
Она что-то двигала, чем-то шуршала. Сверху раздавались непонятные хлопки, скрипы – мадам явно искала что-то, что было очень далеко, погребено под грудой ненужных и бесполезных вещей. Когда я просунул голову в люк и оглядел чердак, то поначалу и вовсе не заметил свою спутницу.
Она примостилась у стены под окном. Фотоны лунного света проливались из окна точно над головой мадам Лебединской. Её тёмные волосы сливались со стеной, а платье можно было легко принять за причудливую тень. Я задумался – как можно в таком платье и на каблуках лазить по лестницам быстрее юноши в брюках? Видимо, можно.
Я залез на чердак и подошёл к окну. Теперь я уже мог рассмотреть происходящее и не быть обманутым мраком. Мадам сидела, держа на коленях какую-то книгу похожую на ежедневник. Отчего-то я сразу догадался, что это такое, но для приличия спросил:
– Интересное чтиво, я полагаю?– она улыбнулась. На сей раз без малейшей хитринки, которая всегда, так или иначе закрадывалась в личико мадам Лебединской, когда она не была настроена на серьёзный лад. Теперь же она улыбалась по-другому. Со светлой грустью.
– Это дневник твоей мамы,– я так и знал. Она повернула книгу ко мне и положила прямо посреди квадрата бледного света.– Читай.
Я наклонился и начал вглядываться в написанное. У моей мамы всегда был разборчивый почерк. Сейчас это сыграло на руку моему зрению, которое в полумраке чердака никак не хотело фокусироваться на буквах. Мне приходилось буквально угадывать слова по силуэтам.
«24 мая.
Почти полночь. Мне опять немного тоскливо из-за всего происходящего. Слишком хочется вернуть прошлое. Дома сейчас слишком душно. Я уже не могу это терпеть. Закончу писать и пройдусь. Внезапно мне пришла в голову идея – а не сделать ли мне себе подарок? Не облегчить ли мне своё душевное состояние? Когда-то давно мама рассказывала мне, что если пройти по яблоневой аллее, что растёт за садом в направлении реки, то все грусти и печали исчезнут. Но есть два важных условия. Первое – чтобы выйти оттуда счастливым, яблони должны цвести. Как сейчас. И второе условие: чтобы выйти из этой аллеи, нужно вовремя повернуть назад. Иначе, как говорила мама, можно уйти и не вернуться. Страшновато. Но я же всегда знаю когда остановиться. И, к тому же, сегодня гораздо тоскливее, чем обычно. Мне нужна отдушина. Решено. Сегодня буду гулять в яблоневой аллее. Встречу свой день рождения там, среди деревьев, усыпанных белыми цветами, ступая всё дальше по нежным лепесткам…»