Батюшков знал, что ему не избежать родового проклятия, недаром он начал оплакивать «Умирающего Тасса» – знаменитый итальянец скончался во тьме безумия; трудно перечислить всех родственников Батюшкова, помрачившихся умом.
В 1821 году свеча поэтического таланта Батюшкова выстрелила яркой и загадочной искрой – семь безнадежно горьких, мощных строк о тщете человеческого существования, так непохожие на то, что он писал прежде.
Ты знаешь, что изрек,
Прощаясь с жизнью, седой Мелхиседек?
Рабом родится человек,
Рабом в могилу ляжет,
И смерть ему едва ли скажет,
Зачем он шел долиной чудной слез,
Страдал, рыдал, терпел, исчез.
Тридцать три года, вторую половину жизни, поэт прожил вне времени и пространства. Начавшись с бешенства, болезнь обрела спокойное течение. Нежная и заботливая опека родственников, прогулки, рисование, собирание гербариев. Память не изменила Константину Николаевичу: он наизусть читал Тассо, русских авторов. Но не написал не строчки.
Бывают странные сближения – Батюшков и Цветаева:
«Я берег покидал туманный Альбиона…»
Божественная высь! Божественная грусть!
Бывают и не странные сближения: Батюшков и Мандельштам. Мандельштам вложит в навеки сведенные уста Батюшкова прекраснейшую строку: «только стихов виноградное мясо мне освежило случайно язык…»
Не умом, но сердцем прожил Батюшков вторую половину жизни, но он сам и напророчил:
О память сердца! Ты сильней
Рассудка памяти печальней
(1794–1856)
«Второй Чадаев, наш Евгений…»
Первого Чаадаева – гусара, известного не только исключительной тщательностью и щепетильностью туалета, но и самой безукоризненной храбростью на поле боя, вызвал к себе для доверительной беседы царь Александр и в завершение сказал: «Теперь мы будем служить вместе».
Чаадаев немедленно подал в отставку и уехал в Европу.
И «…близь Бретмона появился иностранец, соединявший в своей осанке торжественность епископа с корректностью светской куклы» (Осип Мандельштам).
«Всего чужого гордый раб…» (Николай Языков).
А меж тем в России на скипетре Николая I написали: «самодержавие, православие, народность», а на державе – «прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение» – автором чеканной формулы был шеф жандармов Бенкендорф.