1-го ноября Вячка пришел после долгого перерыва в гимназию. Класс его сторонился. Другие смотрели, как на прокаженного. Старшеклассники не замечали его, учителя явно не сочувствовали.
Что было делать?..
Но Койранский стойко переносил остракизм. Он даже побил товарища по классу Эпштейна за лицемерно-жалостливое и в то же время насмешливое «защитник народа». Отсидев в карцере 2 часа, Вячка еще больше ожесточился и долго был чужим в классе.
Былая слава поэта обернулась против него. Теперь все были против него.
Тягостно было на душе у Вячки: друзей у него не стало, журнала, в котором он видел трибуну для своих стихов, уже не было.
Он забросил свою тетрадь со стихами на шкаф в своей комнате и больше шести месяцев не вспоминал о ней, не писал, хотя голос обиды и мщенья звучал с огромной страстнстью в его груди просились наружу. Но Вячка подавил в себе тягу к жалобе на несправедливость и злобу за нее.
В этом ему помог Жора Шантырь, бывший сосед его по парте, сын инспектора гимназии. Как-то он, идя с коньками на реку, зашел за Вячкой, весело позвал его с собой и они долго катались вдвоем, молча, но дружелюбно разошлись у калитки гимназического двора, глее жил Жора. Эти молчаливые прогулки стали повторяться. И в дни, когда Жора почему-нибудь не приходил, Вячка скучал и пугался: вдруг Жора, как все, отвернется. Но Жора был всегда дружелюбен и видно было, что он понимает состояние Вячки и готов все сделать, что бы его облегчить. Он звал его к себе, но Вячка был обижен на его отца, как и на все гимназическое начальство, и не хотел поэтому идти в его квартиру, питая к нему недобрые чувства.
Наконец произошло объяснение между Вячкой и Жорой.
Шантырь открыто жалел друга и, как все простодушные, не очень дальновидные люди, стал утешать Вячку, говоря, что все перемелится и станет на свое место, вновь он будет равноправным членом школьного коллектива.
Вячка от этих слов сжался, как от удара кнута. Он выслушал до конца Жорино сочувствие, сказал «спасибо» и тотчас же ушел с реки. На другой и на третий день заходившему за ним Жоре он заявлял, что не по дет на реку. А в воскресенье в церкви сунул Жоре записку, в которой после провала журнала выразил свое настроение в стихах:
Пожалей, Шантырь, собачку,
Можешь кошку пожалеть,
Но моей души болячку