– Да (подытожил Шина), ебаться, сударь ты мой, стало нынче всё равно, что в носу ковыряться. Худо дело, солдату ствол вставить некуда, хоть на родину возвращайся или на жену ложись.
Мы пропилили ещё немного.
– Я понял (провозгласил Шина). Грех умер, вот в чём всё дело! А нет греха – нет и сладости грехопадения. Преступление же и стремление к преступлению, суть вещи естественные, без которых человеку жить невозможно. А уничтожь преступление, и человек превратиться в животное.
К ночи накапливались биксы в Булонском лесу. Пока. Но сколько ещё это продолжится, неизвестно. Туда к ночи съезжались целые очереди туристических автобусов, чтобы только поддержать легенду хвалёного французского легкомыслия, превратившегося в музей (вот и неясно, сколько всё это ещё проканает). Там рубили капусту, главным образом, трансвеститы из Южной Америки.
– Не мой профиль (сказал Шина), ты пробовал?
Один раз было, но Шине не сказал из лени, едем дальше. Про профиль Шина лукавил, такие как он, трут всё, что движется, включая парнокопытных и танки. На улицах Парижа, короче, совсем не осталось порочной жизни, всё почти вымерло, одни мамонты. Стрипбары были убоги, гулящие женщины уродливы, институт проституции выдохся и подох (остались одни объедки). Гёрлфренды с партнёрами.
– Далеко не одно и то же, заметь (сказал Шина). Проституция не противоречила семье и, не составляя ей конкуренции, она с ней кульно сосуществовала. А сексфренд – это пердел не проституции, как предполагалось, а семьи. Ну, чё ж (сказал Шина загадочно), есть, значит, порох в пороховницах!
Я сразу не внял, не просёк его тайные смыслы. Злачных кварталов в Париже заморожено раз-два и обчёлся. Один на Монпарнассе, Rue de la Gaité. Крошки с того пирога, который лежал тут и пёкся, судя по книжкам и кинофильмам, в двадцатые и тридцатые годы. Теперь тут были театры и секславки. Этим удовольствие исчерпывалось.
В магазинах, помимо традиционной продукции, наваяли кабин с порнофильмами, там куковал и стриптиз по таксе. Но подходящие женщины выпадали так же редко, как и гениальные фильмы. Они вообще, кажется, не понимали, зачем это делают. Зарабатывали деньги, и всё. Души никакой. А тело без души – труп, как известно. Крутится, как шарик, в общей кабинке и тянет в приватный зазеркальный салон. И то и другое дико убогое, тёлки такие, что лучше их не видеть вообще, не то что в голом виде. Тем не менее, я выходил туда регулярно, как газета. Загадка.