Уверенный в том, что мы не доверяем ему, он бросился к стеллажам и вернулся с первым томом «Лекций Стоддарда».
– Вот, смотрите сами! – воскликнул он торжествующим тоном. – Это самое настоящее печатное издание. Это меня ввело в заблуждение. Этот парень – настоящий Беласко![2] Это триумф! Какая тщательность! Какой реализм! Знал также, где остановиться в этом своем реализме: страницы оставил неразрезанными![3] Но что вы хотите? Можно ли ожидать от него другого?
Он выхватил книгу у меня из рук и поспешно поставил ее на свое место на полке, бормоча себе под нос, что если хотя бы один кирпичик будет вынут, то вся библиотека непременно распадется.
– Вас кто-то привел? – напористо спросил он. – Или вы просто сами пришли? Меня вот привели. Большинство гостей сюда привели.
Джордан смотрела на него настороженно, весело, ничего не отвечая.
– Меня привела женщина по фамилии Рузвельт, – продолжал он. – Миссис Клод Рузвельт. Вы знаете ее? Я видел ее где-то здесь прошлым вечером. Я хожу пьяный уже почти целую неделю, и я подумал, что сидение в библиотеке меня немного отрезвит.
– И как? Отрезвило?
– Немножко, я думаю. Но я пока еще не могу точно сказать. Всего час, как я здесь. Я уже говорил вам о книгах? Они настоящие! Они…
– Вы уже говорили это.
Мы пожали друг другу руки с серьезным видом и вышли опять на открытый воздух.
На холсте в саду уже танцевали: старики водили юных девушек бесконечными неуклюжими кругами, толкая их назад, аристократические пары держали друг друга неискренне, по-светски, задерживаясь на углах, а большое количество незамужних женщин танцевали сами по себе или освобождали оркестр на какие-то мгновения от необходимости играть на банджо или бить в барабаны. К ночи всеобщее веселье усилилось. Какой-то знаменитый тенор спел на итальянском, известный контральто спел что-то в стиле джаза, а в промежутке между этими номерами гости выделывали «кульбиты» по всему саду под оглушительные взрывы пьяного хохота, поднимавшиеся к летнему небу. Дуэт близнецов, которыми оказались те самые девушки в желтом, исполнял какую-то детскую костюмированную сценку, а шампанское подавалось в бокалах-«тазиках» объемом больше аквариума. Луна поднялась выше, и на поверхность Пролива выплыл треугольник из серебряных чешуек, слегка подрагивающий от резкого металлического стука банджо, играющих на газоне.