– А-ха-ха, решительная! Это я тебе первым позвонил. Пошли, девушка из Милана, на каблуках и в чулках, научу тебя рулить стиральной машиной и посудомойкой, только матом там не ругайся. А-ха-ха-ха! Хозяйка-именинница.
– А-ха-ха-ха!
– Ладно, Мэри, ругнись по-итальянски.
– «Posudamoika»? Andiamo a vedere che cazzo fanno quelli! (Посудомойка? Посмотрим, какого хрена они делают!)
– А-ха-ха-ха! «Cazzo fanno quelli»
(Они оба засмеялись до слёз и сползли на пол.)
На следующий день из московской больницы позвонил маленький мальчик Серёжа, и Поэт радостно, громко ему отвечал:
– Да! Конечно, мы с тобой пойдём на рыбалку! (А сам закусил рукав и стиснул зубы) На нашу Оку, во-о-т таких рыбин в речке наловим! (Говорил бодро, изо всех сил сдерживая слёзы). Серёжа, Серёженька, что ты? Я Ангелов никогда не предам. Ты только лечись, выздоравливай… Я, брат, тебе с папой записки передам – и ты, как умеешь, помолись за детей, таких же, как ты, а я помолюсь за тебя. Договорились? Крепко обнимаю, держись, брат, мы с папой к тебе скоро приедем.
Поэт сел на стул, горько и грустно обхватил голову руками:
– М-м-м.
Мэри спросила:
– Поэт, что случилось?
– Пойми – не могу! Не могу я помочь ему, не всё в моих силах! Да что же это? Господи! Одна слезинка его не стоит целого мира! Господи – помоги Серёже! Пожалуйста, я умоляю Тебя…
Поэт скорбел и убивался.
Мэри удивлённо спросила:
– Что ты? Зачем так убиваться?
– Не могу я! Не могу помочь ему, как ты не поймёшь? И ничто не поможет. Болен ребёнок, умирает. О, Господи Сил, буди со мною, иного Помощника я не имею! Дай силы мне, Господи, очень прошу, на Тебя уповаю, согрешил я пред небом и перед Тобою! И разделиша ризы мои и жребий кидали. Боже мой, Боже, ответь мне, прошу Тебя – за что Ты оставил меня и сил не даёшь.
Далее Поэт уже на коленях тихо шептал молитву Богородице: «Царица моя Преблагая… Зри мою беду, зри мою скорбь… Богородица, приют сирот и странников Защитница… Обиду знаешь мою: разреши её по Своей воле… Ибо не имею я иной помощи, кроме Тебя…»
Через какое-то время он замолчал и успокоился. Мэри удивлённо глядела на Поэта, а он долго, отрешённо смотрел в окно, и тихо играл его грустный блюз. А она гладила его непослушную голову, и от жалости к Поэту и далёкому Серёже у неё тоже прокатились слезинки.
Постепенно, мучительно долго, но, истинно говорю вам: Поэт успокоился и спросил: