Сергей повернулся и пошёл к машине. Подождал, пока сядет Медведев, и бросил яростно взревевший уазик на лужистую дорогу…
Председатель колхоза «Рассвет» Иван Панфилович Зотов невольно вызывал к себе уважение крупной, осанистой, крепко обитой, раздавшейся вширь фигурой. Аккуратно обработанная городским парикмахером грива густых поседелых волос молодила его и сглаживала грубовато вытесанные черты лица. Несмываемой бронзовой накипью полевых ветров задубели щёки, скрыв склеротическую красноту; глубокопосаженные острые глазки всезнающи и мудры; серый хлопчатобумажный пиджак вольно распахнут; ноги в припыленных хромовых сапогах шагают размашисто, по-хозяйски; голос басовитый, громкий, с хрипотой; жесты повелительные, непререкаемые.
Таким он был на людях. Тридцать председательских лет горделивой усладой легли в его биографию и приучили к вседневной властной собранности и уверенности.
Но в последние годы что-то надломилось в Иване Панфиловиче, его, как набрякшее водой бревно, всё тянуло куда-то на дно, подальше от людских глаз. Раньше открытый, весь на виду, он стал окружать себя тайной, и за этой искусственной оболочкой, которой отгородился от людей, чувствовал себя спокойнее, прочнее.
В потайных уголках души всё чаще появлялось желание освободиться от председательства, но он с ознобистым страхом подавлял его. Нет уж, до пенсии он, кровь из носу, дотянет, а там – хоть трава не расти. И выход на пенсию представился ему праздником – вроде тихого солнечного багряного осеннего дня.
Дела в колхозе шли не так уж и плохо, но иногда ему казалось, что идут они помимо него, а он стоит на обочине и судорожно пытается поймать за хвост ускользающую власть.
Что же случилось? Почему он перестал предвидеть ход событий, и жизнь покатилась где-то стороной? Почему он как огня забоялся всяких новшеств? Куда девалось его былое ухватистое воображение? Отчего мысль стала бессильной, тусклой и недалёкой, скользко пробуксовывающей, как на холостом ходу?
Давно ли он получил орден за высокие урожаи льна, давно ли смело внедрял не внушающую доверия раздельную уборку зерновых, давно ли ходил хмельной от радости, чуть не силком протащив через общее собрание план застройки центральной усадьбы. Куда всё это утекло? Сегодня он ничего не мог предложить людям, не мог решиться ни на что новое, и собственная ущербность мучила его, выбивала из колеи, лишала привычной устойчивости.