– Тихо, тихо, мой маленький, – привычно ласково заговорила она с ним. – Все будет хорошо. У тебя есть я, твоя мама. И я не хочу, чтобы твой отец разрывался между тобой и этой бедной женщиной. Ведь ты можешь победить, и тогда отец неминуемо станет подлецом и даже убийцей. Потому что Таня не переживет его ухода. У нее же нет никого, кроме твоего отца. Помнишь, как он назвал меня жестокой? Ты же не хочешь, чтобы твое рождение убило человека? И я не хочу этого. Поэтому мы уедем. Если судьбе будет угодно, отец найдет нас. Но не сейчас, не сейчас…
Так разговаривала Алена, твердя, как заклинание, слова, которые еще недавно и в голову ей не пришли бы. Но сейчас… Откуда вдруг явились к ней эта мудрость, эта рассудительность, эта щемящая жалость к незнакомой женщине? Может быть, все это зародилось и вырастало вместе с ее будущим ребенком, чье счастье она не хотела создавать, воспользовавшись бедой невинного человека?
Разговор с сыном (а в том, что это будет непременно сын, она не сомневалась) вернул силы и способность действовать. Алена машинально рассовала по местам сумки. Потом вдруг резко сдернула с полки одну из них, быстро нашла кассету, вынула из чемодана маленький магнитофон, замерла, вслушиваясь в родной голос.
Видно, нам встреч не праздновать,
У нас судьбы разные…
Ты – любовь моя последняя,
Боль моя…
Слезы ручьем хлынули из глаз.
– Прощай, мой серебряный, прощай, мой добрый, мудрый, взрослый, – шептала Алена, по-детски – ладошками и кулаками – утирая мокрые щеки. – Я больше не потревожу тебя и твою боль. А моя пусть со мной останется…
Посреди ослепительно-белой ромашковой поляны, скрестив по-турецки ноги, сидит тоненькая молодая женщина. Шутливо-величественная поза. Скромно потупленный взор. В накрученном чалмой пестром полотенце пламенеет цветок. Из лежащего у нее на коленях маленького магнитофона льется давно забытая наивная мелодия. Перед женщиной, взявшись за руки, приплясывают в немыслимом восточном танце седеющий мужчина и двое смуглых, черноглазых подростков лет 15—16.
Ты – моя Шахерезада
В сказке «Ттысячи ночей»!
Дружно подпевая магомаевской песенке, они подхватывают мать под руки и вовлекают в свой маленький хоровод…
– Все, турчата! Устала я!
Смеясь, она увертывается от повиснувших на ней детей.
– Это ты турчанка-персиянка! Пап, правда, наша мама на Шахерезаду похожа?