– Все равно не буду, – упрямился Борзый. – Мотивация слабовата.
– Любовь и бочка слабая мотивация?! – воскликнул Хрон. – Сдается мне, кто-то зажрался.
– Я любви не наблюдаю, – огрызнулся Борзый. – Где тут любовь? Сплошное самолюбие бабское. А этот подкаблучник, недомуз, потакает.
– Технически верно, – вздохнул Шуба. – Придется тебе его убеждать.
Поликарп Фадеевич беспомощно озирал суровые похмельные лица, пытаясь найти убедительные слова.
– Понимаете… – выдавил он, – вот она …когда стихи эти свои сочиняет… у нее… лицо… такое… такое… и глаза… и вся она …светится… понимаете? И хочется плакать и на колени встать и весь мир к ее ногам положить. Подвиг ради нее совершить, с жизнью расстаться… ну и всякое такое…
Он смутился и умолк, мечтая провалиться сквозь землю.
– Хммм, – после продолжительного гробового молчания изрек Борзый.
– Это, значит, согласны, – шепнул Шуба, мягко подталкивая Поликарпа Фадеевича к выходу. – Жди.
***
Вечер удался. Хрон, Шуба и Борзый так вжились в роли Трех Граций, что даже Петр Фадеевич почти поверил. А о супруге его и говорить нечего. Сошлись на том, что стихи ее настолько опережают свое время, что оно вряд ли когда-нибудь их догонит. Прощаясь в дверях, Буся Козырькова обняла Борзого и горячо зашептала :
– Знаю я, что стихи говно. Но Карпуша… то есть, Поликарп, он ведь Муза. И когда я эту херню сочиняю и читаю, у него лицо …такое… такое… и глаза… и весь он… светится. Понимаете?
– Хочется плакать и на колени встать, и весь мир, и подвиг, и прочее и прочее… Понимаю, да, – ответил Борзый.
– Надеюсь, он хорошо вам заплатил за этот фарс.
– Будьте спокойны, барышня, – дыхнул ей в ухо Хрон, – сполна.
– Спасибо, – потряс руку Поликарпу Фадеевичу Шуба, – мы в чертоги. Переваривать пережитое наслаждение.
***
– Этот гондон правда нас не узнал, или просто тупой?
– Не гони, Аглая, бочка то вернулась.
– Мне обидно! Все равно, что матерей родных не узнать! Эвфрозина, ты чего молчишь?!
– Вернусь в чертоги, запишусь в группу анонимных нектарных амброголиков, довольна, Талия?
– Какие же вы сучки!
– Если бы! Всего лишь Грации.
***
Провожая взглядами удаляющихся в закат алкоголиков, Поликарп Фадеевич с супругой лучились счастьем и желанием подвига.
Обрывок одиннадцатый
В маленьком сонном Городе слух о картине распространился со скоростью лесного пожара.