Как человеку честному следовало бы признаться, что к записке и букету в целом, он отношения не имеет, а вот как дальновидному господину ясно, что их мимолётный союз исчерпает себя, а портить девушке вечер, как-то неприлично. Он не оставил сомнений по поводу своих намерений, но предложил не торопить события. Не вином одним выступал румянец на лицах тайной парочки. Оказавшись в одной бутылке, взвешенным альянсом вкуса, они жутко разнились – Он, Сен-Лоран – смелый, раскованный, а Она – помесь Рислинга и Сильванера – мягкая, нежная. Уста Анны посинели, после того как из бокала была выпита последняя капля храбрости. Тогда со звериной страстью она набросилась на Меера.
Пустые бокалы зазвенели, падая на пол, как делают это молодожены во время свадебного обряда. Он провел сухими ладонями по шелку, обтягивающем её рёбра. Схватил Анну и бросил в близлежащее ложе. Наволочка безудержно сжималась вспотевшими лапами. Кровать громко скрипела, огни свечей метались, не находив себе места. Её влажные ладони вдавливали грудь, будто делая массаж сердца. Их бросало со стороны в сторону, словно в последний раз. Она в тот час была собой, той самой, которой ей удавалось быть лишь с Меером. Уже за это стоило любить его.
На часах почти полночь. Нехотя вылезая из объятий, госпожа Заугер собралась уходить. Её заурядный домосед ведь ждал милую. Нельзя же у подруги засиживаться допоздна. Она не позволила бы ему сомневаться в своих чувствах. С большой грустью она собирала вещи. Пришла пора прощаться. Макс провожал её со странным чувством, будто закрывается бар, а он уже сильно пьян остаётся без возможности «догнаться» и вот так, посередине ночи обрывается кутёж. Девушка покидает квартиру, а Меер остаётся наедине со своими пауками. Осталось покурить на сон грядущий и день можно считать оконченным. Тишину нарушил сильный звонок в двери. Макс пулей метнулся ко входу, наверное, его спутница забыла что-то. Он как никогда был рад Анне. Открыл резко двери. Но за ними оказался Марк, тот самый бедный родственник. Его холодные глаза были залиты слезами, а в руке дрожал нож.
В наличии оружия нет ничего опасного или угрожающего, пока оно не будет использовано. Для этого, нападавшему необходимо иметь яйца, большие, как орех или наоборот, маленькие, размером с фисташку. Именно такие дрожащие, сморщенные яички носил в трусах Маркус. Пырнёт Меера или оставит жить – это вопрос к Анне, вернее его привязанности к ней. Шею Макса крепко сдавливала петля его несбывшихся грез и в одно мгновение дрожащий юноша мог выбить из-под его ног табуретку. Он стал виновником разрушения всего того, что годами строила фантазия Маркуса. С Меера был спрос за свадьбу, унылую до безумия, за их детей, плаксивых в отца и ветреных в мать, за ипотеку на тридцать лет с правом жить в клоповнике, за дебила-начальника, которого пришлось бы ласкать хлеба ради, за антидепрессанты Анне, на которые бы ушла львиная часть бюджета, после долгих лет семейной жизни. Максу часто били в морду, но резали впервые. Маленький, как для мужчины, кросовочек заблокировал двери.