– У нашей семьи были реликвии? Сроду не знала. А что за реликвии – старинные украшения?
Кураев повернулся к ней и произнёс с укоризной:
– Ты, естественно, подумала: драгоценности? Рубины, изумруды, бриллианты… Ах нет! Дворян у вас в роду не встречалось. Это всего лишь ордена с Первой мировой. Интересно, почему мне известно столько подробностей про твою семью, а ты ни сном, ни духом?
Лидия отвернулась к окну. Теперь некого было винить в плохой осведомлённости о семейном прошлом спустя пройденные годы, или винить её, что задавала мало вопросов, или предков, которых уже нет, за скудность информации… Только сейчас она осознала, что действительно её никогда не посвящали в подробности семейной биографии, ни слова о войне, будто не было её вовсе, а бытие предков по умолчанию подразумевалось посредственным: шло своим чередом, скучно, обыденно, без значимых событий, рутинно и в то же время не хуже, чем у других. Возможно, таким способом взрослые старались оберегать несформировавшийся детский мозг от отрицательных эмоций, не вспоминали в её присутствии о бедствиях, пережитых семьёй. Кто знает, может у них были намерения водить тесные беседы со взрослой Лидой, показывать потрёпанные фотографии, вспоминать пра-пра-пра… но при условии, если она сама когда-нибудь о них спросит. Она не сразу вспомнила как звали прабабку – имя крутилось в голове, редкое такое имя… Кажется Алевтина, она жила в снесённом где-то в шестидесятых деревянном доме. Действительно он тогда располагался на территории теперешнего палисадника – о существовании избы напоминала небольшая впадина, образовавшаяся на месте засыпки ямы под полом. Лидия свою прабабку никогда не видела и имела плохое представление, как она выглядела, от Алевтины давно не осталось и следа. Трухлявый столб на могиле убрали, используя этот клочок земли с пользой по кругу: на нём захоронили внука – Лидиного дядьку года четыре назад, так остатки старого креста превратились в типовой памятник, но уже с другим именем. На фотографиях, что хранились у старшей двоюродной сестры, Алевтины не встречалось, не считая одного кадра, где она сидит вдалеке на скамье, повёрнутая боком. Её муж и сын ушли с концами на фронт в самом начале войны, но осталась дочь – родная Лидина бабка.
– Она тащила на себе тяжёлый узел с вещами, – продолжал Стас свой рассказ, – и двоих детей на руках от самой Ольшанки. Это километров двадцать – двадцать пять. Осень, слякоть, ноябрь, дети капризничают, особенно твоя мать в кульке, но идти им больше некуда, здесь их ждал родительский дом.