– Вот это место. – Он остановился в позе оловянного солдатика на заметённой снегом клумбе, где осенью обильно цвели посаженные тёщей цинии. – Там стоял дом, вдоль палисадника, а это место было пустым – отсюда я и начну свой старт.
Он смотрел на неё с грустью, словно вымаливал разрешение на отправку, ждал, что Лидия благословит его. Она в свою очередь ёжилась от мороза, обхватив себя, и ждала, когда же закончиться эта пытка и они зайдут в тепло, она переоденется в просторную пижаму, включит телевизор и устроится в кровати с миской орешков.
– Ну хорошо, я поняла… Пошли в дом.
Он не двинулся с места. Ветер трепал его густую чёрную шевелюру во все стороны, снежные искры поблёскивали на стёклах очков. В зимнем полумраке в нём угадывалось сходство с цыганским бароном, что-то в нём было и от индуса, а может дело обстояло в бороде – сбрей которую и всё сходство сразу исчезнет.
– Я поняла – с этого места начнём старт. Могу точно тебе обещать, что пока ты не явишься обратно, в дом я не вернусь, буду ждать тебя до последнего, до окоченения. Согласен на такой расклад?
С её стороны был объявлен ответный ультиматум, смахивающий на бессмысленный шантаж, но Кураев с этой минуты чувствовал себя не одиноким в главном событии не зря прожитой жизни, у него появился верный напарник. Изобретатель сомнительного устройства принял её требования, и они вернулись в дом, уже не хлопая, а припирая за собой двери заботливо, с бережливостью.
– В сорок втором, – говорил Кураев теперь, как он считал, своей ассистентке, – в вашей деревне было спокойно. Немцы по ней прошли в сорок третьем и угнали часть населения в лагеря. Теперь ты понимаешь почему нельзя туда соваться позже?
– Это тебе тоже мама рассказала – когда немцы прошли?
Стас наполнил электрический чайник, шипение понеслось усиливаться по восходящей, после этого в кружку с надписью: «Лидия» он закинул два болтающихся пакета на нитке, чтоб покрепче, сыпнул ложку сахара.
– Нет. Это мне рассказывала твоя бабка, царствие ей небесное. Я любил её послушать, она мне много чего рассказывала. Квартиру, в которой они тогда проживали, разбомбили при налёте, она тогда взяла в охапку твою мать, старшего, на тот момент двух лет от роду, и прямо из бомбоубежища отправилась сюда: в деревне было безопаснее, прокормиться проще. Хотя… Голодали они тогда сильно, и ещё раньше голодали – в тридцатые, последние семейные реликвии выменяли на мешок пшена.