Изольда пела, утешенье.
В морщинах кожа и давно,
И волос редкий пал на спину,
Былого всё в ней лишено,
Но ты привык, и как рутину,
Ты принимаешь, и взирал,
На духа падшего картину.
«Скажи, Изольда, ты ль молилась,
Безмолвным идолам страниц?»
«Ты прав, Арториус, лишилась
Иной надежды, даже ниц,
Упала я, и я взывала,
Но не увижу мёртвых лиц».
У колыбели замирая,
Ты заглянул во глубину,
И дочь там младшая, живая,
И тем встречавшая весну,
И сном блаженным забываясь,
В защиты матери плену.
«Обед с семьёй ты не делила,
И отвернулась ты от всех».
«За Ирмой только лишь следила,
Дитя последнее, успех,
Я ей пророчу, обещаю,
Ей не познать жестокий грех.
Во Мёртвых Край не забирая,
Её безжалостный Судья,
Не Валан-Хайса поступь злая,
Не равнодушная ладья,
Он не придёт за ней, я знаю,
Нет смерти хладного копья».
«Изольда, ты…я понимаю.
Но по причине я иной,
Тебя я речью прерываю,
И я оставлю трон пустой,
Сей замок скоро покидаю,
И дому нужен голос твой».
И лишь тогда она посмела,
От колыбели взор поднять.
«Покинешь? Но…» – и дрожью тела,
И страх читается, понять,
Трудом ничтожным показалось.
«Но если снова…и опять?»
«Покой, Изольда, сохраняя,
Ты говорила, не придёт,
Судья за ней и усмиряя,
Ты свои страхи, не падёт,
Клинок суда на плечи Ирмы,
Но не забудь других почёт.
Я твой покой затем сминаю,
Хочу напомнить о других,
Два сына, дочь, напоминаю,
Они живые и твоих,
Уже давно речей желают,
И слов желавшие благих.
Я понимаю, ты былыми,
Живёшь ты памятью тех дней,
Живёшь ты мёртвыми, живыми,
Пренебрегаешь, одолей,
В моё отсутствие ступая,
Лишь слово малое пролей.
Винить тебя я не посмею,
Но разделить я не могу,
Путь прозябания, идею,
Напоминаешь мне слугу,
Что лишь склоняется под волей,
Путь безнадёжный, я не лгу».
За словом сим и оставляя,
Но понимает всё она,
За колыбелью наблюдая,
От горя мать давно больна,
Но излечиться не желает,
Но и отнюдь не спасена.
«Моя история привычна,
Я в рабство продан был отцом,
Шестой я сын и тем обычна,
Род не считавший то грехом,
Голодной смерти избежали,
Одним и будет меньше ртом.
Стирая пальцы в кровь трудами,
Гнилая щётка верный друг,
Доску галеры мыл слезами,
И не прощали мне недуг,
От кашля согнут вполовину,
И нет мне помощи вокруг.
Едва я старше стал и цепью,
Прикован ставший к кораблю,
Но лучше так, чем проклят степью,
И быть изгнанником. Петлю,
Сжимавший в пальцах еженощно,