Об этом говорили повешенные на стены
плакаты и прочие бытовые мелочи, сделанные для удобства за годы
полета. Сейчас, сметенные ударом и вмороженные в единую массу, они
казались зримым следствием катастрофы.
Несмотря работающую систему обогрева,
меня охватил озноб.
— Нам нужно найти корабельный журнал,
Даша, — послышался голос копошащегося внизу Балбеса, — двигаемся в
рубку.
— По коридору вверх, — сказала я,
прыгая к следующей двери.
Внизу, медленно перебирая неуклюжими
ногами по аварийным скобам, поднимался сопящий Балбес. Опережая
его, я летела по коридору, заглядывая в крохотные каюты.
Открывающие вовнутрь двери были открыты, открывая царивший в
каютках раздрай — вещи были вывалены из шкафов, словно во время
грубого и спешного обыска.
Поднимаясь, я гадала, сумею ли я
понять, какая каюта принадлежала Хельге. И не сумела — по идее,
капитанская каюта должна быть больше остальных — но в самой большой
каюте меня встретил точно такой-же бардак, как и во всех остальных.
Тогда как расположенная напротив каюта обычных размеров, даже в
выпотрошенном виде, поражала спартанским убранством — против
которого оказалась бессильна даже устроившая погром неведомая сила
— выпавшие из шкафов вещи были рассортированы по пакетам, на
стенах, сквозь изморозь, виднелись карты звездного неба, а среди
укрепленных над кроватью безделушек, торчал сувенирный символ
Германии — деревянный щелкунчик.
Подчиняясь секундному импульсу, я
влетела в каюту и осторожно вытащила игрушку. Удерживающая её
резинка, от моего движения разлетелась на множество кусочков,
которые тут же начали своё неспешное движение в направлении
условного низа.
Но мне было не до них — над кроватью,
прищепленная резинкой на невидимой из коридора части потолка висела
толстая потрепанная тетрадь с тисненым единорогом на обложке.
Нагревшись, от луча моего фонаря, обложка избавилась от изморози,
став ярко красной и явив миру надпись: «liebes tagebuch».
«Хельга вела дневник! — подумала я, —
какая прелесть». И тут же убрала его в набедренную сумку — вовсе не
потому, что хотела выведать чужие тайны — чхать я на них хотела.
Просто дневник капитана брошенного космолета — является документом,
способным поведать историю катастрофы. А если Хельга там писала
личные, не предназначенные для чужих глаз мысли — то сама дура и
виновата.