Числа пятого или шестого мая в нашем полку и в других частях тоже провели митинги. К нам приехал батальонный комиссар, произнес речь. Грузовик – полуторка с откинутыми бортами, вроде, как помост, с него он и говорил. А мы вокруг этой полуторки, стояли и его слушали. Голос у него зычный, привык выступать так, что хоть и много в полку людей, всем слышно было.
Сказал он с полуторки, что наш фронт готовится к активным боевым действиям по освобождению от гитлеровцев всей территории Украины. Мол, враг далеко не так силен, как был в 41-м, у нас есть все, что нужно, чтобы его победить, и мы его победим. Сказал еще, что товарищ Сталин уверен и ждет от всех нас разгрома немецко-фашистских захватчиков в этом 1942 году…
Тут все «Ура!» закричали и я, конечно, тоже, только без особой радости. Память еще свежая совсем была, на своей шкуре испытал, как немцев «шапками закидывать». Но все ж хотелось, как любому, на лучшее рассчитывать. Танков наших, еще на станции при разгрузке, много видно было, и на марше, когда уже пехом в дивизию топали, тоже немало их мимо нас к фронту шло. Очень верить хотелось, что получится здесь, побьем немцев, а все ж 41-й год, когда они нас, как кутят, трепали, забыть не получалось. Да…
Подумал еще тогда, что, может, не понимаю чего, но разве можно о предстоящем наступлении так открыто говорить? Оно ведь скрытно от противника должно готовиться. Так нас учили, и немцы всегда так делали. А тут перед тыщами людей… Это уж сильно надо в себе уверенным быть и врага ни за что считать. На войне так нельзя, боком выйти может.
О мыслях своих я, понятное дело, никому не сказал, даже Васе Небесному. Чего парню в голову туману напускать? Пользы от этого никакой не будет, а душу разбередить человеку очень даже можно. И потом, кто я такой, лейтенант разжалованный, а тут стратегия. Но хоть так, хоть эдак, а 41-й тогда у меня прямо перед глазами стоял, очень уж на ту похожая картина была. И страшно от этого становилось.
После митинга получили мы хороший сытный обед, хотя и так по приезду на фронт кормили нас неплохо, а на закуску политруки раздали красноармейцам смертные медальоны. Опять, смотрю, только отошел политрук, некоторые свои футлярчики в траву побросали, другие формуляры в них, не заполняя, запихали. Я человек аккуратный был всегда, опять же, думаю, случись, убьют, может, узнает маманя, где ее сынка косточки белеют. Я то сам ее письмами нечасто баловал. Заполнил формуляр, вложил в футлярчик, а его, в специальный пистончик-кармашек в галифе, как раз для такой цели сделанный положил. Лежи себе, на доброе здоровье, дай Бог, чтоб я тебя когда-нибудь, сам вынул, да выбросил за ненадобностью…