А еще где-то здесь шастали огромные волки, в две секунды разрывающие человека на мелкие кусочки.
Очень не по себе стало. Нацепил респиратор. Надвинул капюшон. Натянул краги. Спросил Мару:
– А ты что без противогаза ходишь?
Она усмехнулась, разматывая провода от наушников:
– Толку-то от этих намордников… Лучше давай пастилками угощу. Помогает от радиации.
М-да. Пастилки от радиации. Это что же в голове должно быть, чтобы до такого додуматься?
Мара деловито порылась в рюкзаке, протянула две коричневые пластинки.
– Держи.
От чего они там помогают – наплевать, я два дня ничего не ел, а пахнет вкусно и еще… смутно знакомо. Только не могу вспомнить чем.
Я заглотил сразу обе, они сладковатые оказались, но не приторные, то, что надо. И вкус тоже знакомый. Да блин, лакрица же это. Вкус прошлой жизни. Я до Катастрофы успел два раза в Германию слетать – один раз с классом, другой с Жоркой; там, помню, пирожные мне нравились со вкусом лакрицы. Но откуда она здесь, в этом гребаном Куровском?
Мара пританцовывала под музыку в наушниках, мне даже завидно стало.
– Хочешь послушать? – почувствовала, наверное, мое настроение.
Конечно, хочу. Два десятка лет никакой музыки не слушал, кроме криков, храпа и завываний. Застольные песнопения походили на музыку еще меньше, чем вышеперечисленное. Не на чем же слушать, аккумуляторы – большая ценность, разве только у Босса в них недостатка нет. Не на него ли она работает, кстати?
Интересно, что там у нее в плеере? Что было самым популярным перед тем, как все мы попали под землю?
В наушниках играла классика шестидесятилетней давности. Let it be.
– Ты что, любишь «Битлз»?! Откуда это у тебя?
Выглядела девушка года на три младше Катастрофы. Значит, это уже сейчас, в новой реальности, кто-то подсадил ее на битлов. А может, это в принципе единственная сохранившаяся у крысоедов запись…
– Я живу в них. – Мара нетерпеливо протянула руку: забрать, потом вдруг расщедрилась: – Давай одно «ухо» тебе, другое – мне.
Не то чтобы я слишком любил эту песню, но она унесла меня. Как будто не было всего этого ужаса. Я опять стал школьником со всеми нелепыми, но искренними надеждами на будущее. Я ведь и английский знал неплохо, а сейчас почему-то удивился, что понимаю текст:
Когда мне трудно,
Мама Мэри приходит —
Говорит слова шепотом: «Это должно быть».