– Ты недооцениваешь меня, Альен Тоури. Есть другие способы, – прошелестела она. Ривэн, как раз выбравшийся из ванны у него за спиной, сдавленно вскрикнул и нырнул в халат – ни дать ни взять оскорблённая невинность.
– Что тут делает это пугало?! Как она вошла?!
– Только что, через дверь, – вздохнул Альен. Узор, который он машинально вычерчивал кончиками пальцев, складывался в символы для заклятия успокоения – известной в Долине вещи, одной из первых при обучении новичков. Вот только сейчас оно, увы, как никогда бесполезно.
– Ты же сказал, что это она предала нас?..
– Нет, – качнул головой Альен, пытаясь разгадать печальную улыбку Сен-Ти-Йи. Он сидел на коврике для медитаций и молитв Прародителю, скрестив ноги, и готовился к очередному Самому Главному Разговору. Такого рода Разговоры уже порядком надоели ему – а самое главное, ни к чему не приводили… Ни к чему, кроме смерти. Ведь так, Бадвагур?.. Где ты сейчас и что делаешь? Попал ли в золотые пещеры Катхагана? На его месте я бы сделал тебя своим личным резчиком по камню – до тех пор, пока держится Обетованное. – Нет, Ривэн. Скорее уж ей предали нас. А возможно, и это не потребовалось.
– Ничего не понимаю! – в отчаянии провозгласил Ривэн, пытаясь отыскать что-нибудь подходящее в ворохе чистой одежды. Вода в огромной ванне заметно помутнела после его купания. – Ты сказал, что Бадвагура… – он вздохнул; надо отдать должное, вполне искренне. – Что Бадвагур… Что… – загорелые руки мальчишки растерянно дрогнули и опустились; он нахмурился – озадаченно, точно стоял на тёмной улице и не мог припомнить дорогу.
Альен посочувствовал ему, поскольку понимал как никогда хорошо. Бесконечные часы он просидел в темноте рядом с телом агха, постепенно теряющим тепло; при свете волшебного огонька он видел, как заостряются грубоватые черты и впадают щёки, он слышал тишину на месте ровного дыхания. Он был некромантом и не по-хорошему привык к смерти – в каком-то смысле даже затерялся в ней, как в Волчьей Пустоши или дурманящих снадобьях. Зрелище смерти лучше, чем что-либо другое, помогало бежать от себя. Но мёртвый Бадвагур был чем-то настолько неправильным, нелепым, несправедливым – с этим просто нельзя было примириться. Альен не помнил точно, что делал там: звал ли его, тряс ли за руки, разбирал ли, ничего не соображая, гребнем рыжеватую бороду… Нитлот или Люв-Эйх наверняка злобно радовались бы, увидев его таким.